команду и убедившись, что бойцы, хоть и с немалым недоумением, но стали все же ее выполнять, он вновь поднялся в кабинет главнокомандующего.
– Разрешите, Михаил Васильевич?
– А, товарищ Савонин, заходите пожалуйста.
– Я по вопросу вступления в РККА. Сами понимаете, бойцов надо убедить. Не приказать, а именно убедить. Решение-то они приняли, да вот потом не пожалели бы. А как мне убедить, когда я и сам толком ничего не знаю…
– Логично. Так что же Вы хотите узнать?
– Как там, в Москве?
Фрунзе улыбнулся
– В Москве как в Москве. Как в столице. Если Вас интересует расстановка сил на фронте, то с уверенностью могу сказать – кое-где вооруженные столкновения еще продолжаются, но в целом перевес на нашей стороне. Можно сказать, исход Гражданской войны предрешен.
– И Вы считаете, что власть большевиков – это всерьез и надолго?
– Товарищ Савонин, если бы с Вами были в Москве, Вас давно препроводили бы под белы рученьки прямиком к товарищу Дзержинскому за такие слова…
– К Феликсу?
– Эдмундовичу. Поймите простую вещь – это власть народа, власть рабочих и крестьян. Тот самый идеал, о котором писали Маркс и Энгельс, Герцен и Чернышевский, Плеханов и Ленин, наконец. Народ веками ждал этой демократии – и получил ее наконец. Как думаете, захочет он ее отдать? Сами знаете, власть если берут, то уже не отдают.
– Это верно, вот только приведет ли народ самого себя к светлому будущему?
– А кто же, как на сам народ может еще разрешить его судьбу? Царь? Бог? Помещик? Увольте.
– Хватит ли опыта? Ума? Терпения?
Фрунзе задумался. Савонин задавал ему вопросы откровенно – с первой минуты знакомства военачальник показался ему именно таким, каким его изображали во всех учебниках: рассудительным, взвешенным, спокойным. Таким он и был – один из немногих порядочных и здравомыслящих людей в верхушке большевистской власти. Потому, видимо, надолго его и не хватило.
– Слишком сложные вопросы Вы задаете, товарищ Савонин. Ответить на них может, пожалуй, только время. А время делаем мы. Вы-то сами как хотите? Хотите для себя будущего, где только от Вашей воли и Вашего решения все зависит?
– Конечно, – улыбнулся Валерий.
Выводы, к которым он пришел по итогам общения с Фрунзе, были неутешительными – он был либо великим актером, просто Станиславским – но кому нужно устраивать все это представление в песках Узбекистана? – или они на самом деле оказались в 1920 году. И хотя поверить в это было практически невозможно, с этим, по всей видимости, предстояло смириться. И ладно бы смириться самому – надо было еще уговорить товарищей принять это за данность.
Несколько комнат на первом этаже дома беглого эмира были соединены в одну и там были установлены полати – сделано нечто вроде импровизированной казармы, опустошенной по случаю прибытия группы Савонина. Валерий прилег на жесткую лежанку с мыслями о том, какие слова лучше подобрать, чтобы объяснить ребятам все происходящее