молча кивнул и велел тому идти, а сам стал раскуривать трубку. Именно после этого обмена мнениями Сталин и снял Берию с поста министра МГБ и поручил курировать атомную промышленность. Мнение Вознесенского по личности Берии для Сталина сыграло как последняя капля для смещения его и поручения ему ответственного дела, с которым лучше его никто бы не справился, и даже Жуков, которому, правда, это дело он не предлагал. Но Сталин никогда никого просто так не снимал и не назначал заново, о чём будет сказано ниже…
Берия с порученным делом справился за два с половиной года. А после гражданской Троцкому и Дзержинскому на это потребовалось шесть лет. К тому же Дзержинский не выдержал колоссальной нагрузки, отчитался на съезде и умер в 1926 году…
После войны Сталин почувствовал страшную усталость и душевное опустошение. Он испугался, что стал сдавать, но, должно быть, сказалось напряжение военных лет, спал совсем мало, а курил много. И Сталин, чувствуя зябкость ног и рук, подумывал бросить совсем курить, на что решился впервые в своей жизни. Но окончательно это получилось только через два года. Он как-то глянул на себя в зеркало, чего делал редко, и его взгляд тотчас выхватил не бледность щёк, а их подозрительную под глазами желтизну, а вокруг глазного яблока тёмные фиолетовые круги и сеточка прорезавшихся глубоких морщин как трещины на запечённом яблоке. Словом, цвет жёлтого лица, морщины, тёмные круги и всё чаще повторяющаяся зябкость рук и ног даже в тёплом кабинете, как никогда Сталина серьёзно насторожили. Да ещё мучило головокружение, вот оттого и стал он носить присланную братом Валентины Истоминой (только им он и доверял) овчинную тужурку, которую надевал, когда не ожидался приём и снимал, когда кому-то назначалась аудиенция. Он охотно принимал дельные предложения Маленкова, Булганина, Хрущёва. А последнего почему-то с самого начала, когда жена Надежда Сергеевна обрисовала его мужу как простого общительного, стал даже обожать. А всё потому, что Сталин хорошо разбирался в людях, и считал, что этот шут не способен против него организовать заговор. И он с удовлетворением отмечал рабскую покорность в глазах этой троицы. Он полагал, что ни один из них не смог бы успешно управлять страной так, как он, и потому не справятся с его системой управления. Но в этом он не спешил им признаться и намеренно оттягивал, выжидал, как они себя поведут дальше?
И не исключено, что уже тогда Сталина не могло не волновать своё здоровье, и было поразительно, что он не счёл нужным сообщать об этом своим лечащим врачам, и в том числе товарищам по партии и членам Политбюро. Хотя по уставу должен был поставить их в известность. Но как раз это признание, что он сдаёт, его пугало больше всякой оппозиции. О состоянии своего здоровья он никогда не докладывал своим лечащим врачам. Он настолько боялся отравления, что не принимал без консультаций с Валентиной Истоминой выписанных таблеток и лекарств. И просил её выезжать с ним в аптеку, он тогда переодевался