вынуждает подойти ко мне бабушку и строго меня предупредить: «В последний раз, больше чтобы таких проступков не было, Хорошо?». Отвечаю: «Хорошо».
У меня есть чудесная белая кроличья шубка. Вернее она была белоснежно-белой. Но у нас выпал снег. Ну, почти выпал. Он шёл, но быстро таял. А так хотелось поиграть в снежки, поваляться в снегу! Пока мы гуляли на улице и играли в так называемые снежки, шубка стала разноцветной, вернее грязной. От белого цвета осталось несколько пятнышек. Всё остальное пространство напоминало снежного барса в момент линьки. Что скажет бабушка? Но я взрослая, надо просто помыть шубку в ванной и она снова станет беленькой. Тихо пробираюсь мимо бабушки, аккуратненько водичкой смываю грязные пятна. Но вместо чистой и безупречной шубки получаю тяжелую тряпку, с которой скатывается буро-чёрная вода. Белоснежное чудо превратилось в серое и жуткое подобие тряпки со скомканной в клочья шерстью На глазах слёзы от неудачной попытки. Надо звать бабушку. Она поможет, ну и пусть, снова стоять в углу. «Бабушка!» – помоги. Но вместо серьезного разговора и назиданий, бабушка прижимает меня к себе, гладит по голове и ласково произносит: «Хозяйка, идём пить чай!».
Евтушенко – последний шестидесятник
Умер последний шестидесятник. Евгений Евтушенко – великий русский поэт, чьи стихи собирали стадионы, вызывали слёзы и радость, дарили хорошее настроение на новый год и жгли пламенем действительности…
Лет тридцать назад нас студентов сгоняли в актовый зал на встречу с поэтами. Идти не хотелось, слушать нудятину. Мы были молоды и не понимали, что перед нами выступает целая эпоха, огромная вселенная. Зал был наполовину полон. Пришли те, кому нечего было делать, кто-то за компанию. Но пришли и ребята действительно влюбленные в поэзию. Шумно. На задних рядах периодически негативно вели себя отморозки, им лишь бы постебаться.
Мы слышали об авторах, приехавших к нам в университет. Читали их стихи, даже некоторые переписывали в блокноты. На вечеринках под гитару пели песни, даже не зная авторов слов…
Со сцены выступали мужественные люди. Они объехали всю нашу великую страну, читали свои произведения на стройках и фермах, в воинских частях и даже в колониях, заключенным. Вдруг к микрофону выходит очень худощавый мужчина в возрасте и монотонно без амплитуд и громкости читает:
Я люблю тебя больше природы,
Ибо ты как природа сама,
Я люблю тебя больше свободы,
Без тебя и свобода тюрьма!…
Зал замирает, вслушиваясь в каждую строчку. Переживает, вздрагивает, всхлипывает. Монотонная речь грустного человека прерывается вдохом, и вновь негромкая монотонная речь:
Ты несчатна? Ты просишь участья?
Бога просьбами ты не гневи!
Я люблю тебя больше счастья!
Я люблю тебя больше любви!
Тишина. Поэт опускает руки. Тихо идёт к своему месту. Зал, словно спящий монстр, пробуждается