их присутствие. А в таких семьях им мешают возвратиться. Из умерших делают вечных изгнанников, гостей, которые навсегда опоздали к трапезе. Траур здесь променяли на ожидание, лишенное смысла. Мне казалось, такие дома поражены неисцелимым недугом, который душит сильнее, чем горе».
Rhye – «The Fall» в машине Океаноса…
О чем этот клип? О том, что мы стали серьезны как Рак. Мы постарели – нам кажется, что мы стали старше, но мы постарели: мы разучились просто жить и получать удовольствие от жизни!
Мэй посмотрела на Океаноса. Он вновь надел свои эффектные очки. Она почувствовала, что он расстроился.
Как странно, – Подумала Мэй. – Так любить друг друга, и так расстраивать и расстраиваться!
Они подъехали к дому.
Океанос посмотрел на сына в зеркало заднего вида.
– Сам?
– Сам, папа.
Голос Томазо прозвучал виновато и примирительно.
Мальчик открыл дверцу машины, взял костыли и выбрался из машины – не вышел, а выбрался.
Мэй стало больно за него. Ей хотелось помочь ему, но она поняла, что это ранит его.
– Вы расстроились из-за моего сына, Мэй? – Тихо спросил ее Океанос. – Вам неприятно что он инвалид?
Мэй удивилась, посмотрела на него.
– Скажите мне правду.
Он снял очки, их глаза встретились.
– Правду?
Она печально усмехнулась.
– Не спрашивайте лжеца о правде, он скажем вам только то, что вы хотите услышать!
– Вы мне нравитесь, Мэй, – Вдруг сказал ей Океанос. – Очень нравитесь!
Мэй поразила нота, прозвучавшая в его голосе – безмятежность…
В холле ее встретила Сильвия.
– А где Океанос?
– В машине.
Мэй оказалась не готова к встрече с ней.
– Что с тобой, Мэй?
Дочь посмотрела на нее с удивлением.
– У меня все хорошо. – Сказала ей она.
– У тебя всегда все хорошо!
Грустно Сильвия посмотрела нее.
Мэй вспомнила Томазо отталкивающего отца не потому, что ему не жаль его, а потому, что жаль.
– Прости меня. – Сказала она дочери.
– За что? – Прагматично сказала ей Сильвия. – За то, что тебе нравится мой муж?!
Мэй была смущена словами дочери до такой степени, что не вышла к обеду. Пришла Палома, постучалась в дверь, подождала, не получив ответа, постучалась еще раз, более энергично.
Она не ответила.
Через несколько минут раздался другой стук в дверь и: «Мэй! Что-то случилось, Мэй?!».
Он был встревожен, Океанос…
Мэй подумала, с годами все, кого я оттолкнула забыли меня. Я не осуждаю их. И себя не осуждаю. Шопенгауэр сказал: «Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий». И… никто не страдал.
– Мэй, пожалуйста…
Океанос…
Она почувствовала, что он не уйдет.
Мэй вспомнила «Какой он, ваш отец?
– Uomo. Мужчина».
– Откройте, Мэй, или я выломаю дверь!
Она