одобрительно кивая. Мол, не бойся, бери. А хочется, страсть, но ты про лезвие уже знаешь, и поэтому сразу в рот ее запихивать не будешь, целиком то есть. Этот мальчик не подумал просто. А Булочка, он что, он ее пополам разломает, внутрь пластины заглянет, и нет там никакого лезвия, значит хороший иностранец, коммунист или сочувствующий. Но это только в мечтах. А на самом деле, где его возьмешь, иностранца этого, в пионерском лагере, в глуши этой, да еще со жвачкой. Но все равно, привезли им атмосферу не здешнюю, не привычную. Везде это чувствовалось, необъяснимо пахло в воздухе. А пустая жестяная банка из-под сока долго хранила в себе аромат напитка.
…Им в первый раз захотелось домой. Домой. В принципе, никто из них не был против домой, там тоже было довольно не плохо, но здесь было лучше, лучше, но не сегодня. Сегодня лучше было там, где Олимпийский Мишка. И их глаза жадно ловили в лицах приехавших на вторую смену пионеров отблески пропущенного счастья, и по щекам, чумазым и поэтому казавшихся небритыми, такими небритыми пионерскими щеками, текли слезы досады.
А чего они, сами виноваты. Компания быстро покидала территорию большой лужи, у берегов которой топталось несколько вновь прибывших пионеров. В Нептуна немного поиграли, и все. С кем не бывает, не надо близко к воде подходить, там же Нептун. Но новенькие этого не знали. Их бешенный рев привлек внимание вожатых, и компания поспешила ретироваться. Булочка даже решил линейку не посещать, боясь быть в торжественный момент узнанным и наказанным. А стоять и краснеть у трибуны, на глазах у всех товарищей, как те двое, что в прошлом году объелись детского клубничного мыла, а потом всю ночь в изоляторе их тошнило мыльными пузырями, он не любил. Булочка тогда ангину подхватил жуткую. Все надеялся, попьет теплого молока и пройдет. А она не унимается. И вот уже третий день хуже и хуже. А лето дождливое было, а палаты без отопления. Зайдешь в них, сыростью пахнет, хоть плесень разводи. Сапоги поставишь, рядом носки поставишь – сушить негде, вот с утра опять в них ноги засунешь, и пошел по лужам шлепать. Где там сухость найти, только в сушилке если, и то, если открыта она. Раз штаны там сушиться повесил, и забыл про них. Так они потом как деревянные были, можно гвозди было ими забивать, так высохли. Но тут не углядел, за гигиеной не всегда угнаться. Походил пару дней, думал само пройдет, а все хуже. Уже и говорить не мог, и пить уже больно. Да и молоко, оно же разве горячее, так, теплое чуть. Одна радость – линейки отменили, и то. В клуб вечером зайдешь, туман внутри висит, так надышат. Но все равно видно главные кадры. Видно, если механик не забудет, как в прошлый раз, их рукой прикрыть. Красивая тетя, ничего не скажешь, тишина аж повисает в воздухе, когда секунд пять до момента главного остается. И вот он, точнее она, на крыше загорает, сначала просто загорает, а потом… Главное, чтоб механик забыл.
Так вот, лежал тогда он с ангиной, а ночью этих двоих привели, из младшего отряда.