и становились звонкой разменной единицей. Но попадались пробки иностранные, наверное, чешские, с изображением пивной бочки в цвете и с пластиковым уплотнителем внутри. Понятное дело, это были уже червонцы по отношению к остальной мелочевки. Ценились также и пробки с надписью «Пепси», но в этом газоне почему-то они водились редко. Булочка тоже старательно ковырялся в земле, выковыривая втоптанные металлические кружочки, и как настоящий старатель, мечтал о самородке в виде чешской пробки. Но найти ее так и не удавалось, и поэтому карманы его были набиты «отечественной» мелочью.
Новый год
Командировки, они зачем людям даются, чтоб ездить в них, знамо дело. А больше и незачем. Хорошо, наверное, в командировках, на поезде тебя катают, на купейном, встречают тебя на вокзалах разных и провожают потом, тепленького и сытого, тискают по очереди в руках крепких, тискают, а потом другому передают, приятно. А кто еще усами пощекочет по лицу, так щекотно. И отец Булочки, тоже в командировки ездил.
Как уедет, так потом по радио объявляют, что запущен очередной искусственный спутник или космонавты на ракете куда-то полетели. А мы уже на вокзал, и встречаем радостно, и тоже тискаем, кто до чего дотянется, и значки потом получаем, и ракету отец однажды привез, настоящую почти, «Восток-1» называлась, с синим иллюминатором, но маленькую, маленькую, как раз на полку торжественно поставить. Но не всегда летом в радостную солнечную пору приезжал, бывало, задерживался до морозов, а там уже и Новый Год, и ты один, с мамой только, а за окном сказка белая, но грустная какая-то. С мамой тоже хорошо, но молодая она еще была, все ускользнуть куда-то пыталась, то на работу, то опять по делам. Замечательная мама, но стремительная чрезвычайно. Это нормально, для молодости, стремительность. Все вроде можно. А уже ограничения пришли. И вроде как приятные, да измотают душу, то ли дело, когда их нет. Или просто не замечаешь. Тоже ничего. Туда пошел, сюда сходил. Там вроде в гости ждут, а у тебя сапоги новые, да кольцо с бриллиантами золотое. И шуба с воротником чернобурки, наверное, пальто, скорее. Искриться мех от снега, приятно к нему щекой приложиться. А дома что, все как всегда. Но до дома еще далеко, стемнело просто рано, и не поздно. Да и ругать кто будет. Сын. Он до последнего на улице с друзьями. К кому зайдет, где перекусит, да и ключ на шее висит. На веревке белой из бинта марлевого скрученный. Страшно ему будет одному, к соседям постучится, до звонка еще далеко ему, все двери в отпечатках маленьких. А я уже скоро, здесь ехать-то от подруги пару остановок, да троллейбусом потом, а потом пешком, да дворами, я быстро хожу.
Вечером, в канун самого Нового, того самого, последнего перед тем как – был еще правда один, да уже не то все равно, ну да ладно теперь – Булочка терпеливо ждал. То есть он, как все дети, и откуда он это только взял, наверное, в саду услышал, подожди, а не в яслях ли он был тогда, помнишь запах яслей,