показывать не стал, чтоб заранее не радовать, пусть думает, покупается, неожиданность при вручении, это же вдвойне приятно.
– Может быть он большой, и не влез под елку, – думал Булочка. – Но как бы мама принесла его незаметно?
Уже и спать пора ложиться, может завтра посмотреть, да завтра уже не то, Новый, он только ведь сейчас, значит сейчас ждать и нужно, да где же он, спросить что ли напрямую.
Почему мама так растерялась, может, не надо было спрашивать, или в форму облечь другую, про погоду, например, или про Ленина чего узнать. Искрами лучевыми многократно лицо матери в шарах стеклянных отразилось растерянное.
– Вот сынок, как же я забыла, вот подарок, ты же его так любишь!
Открывайте дверцы всех шкафчиков, ищите во всех ящичках, смотрите на всех полках, дальних и ближних, глубоко зарывайтесь в белье постельное, что штабелями пылиться, заглядывайте на антресоли – не найдете вы подарка Булочке, если не посадили вы туда его выращивать, если не поливали и не холили его там, не будет вам урожая никакого, не прорастет зерно само, без ухода, только дичка случайная может без ухода получиться, а не культура. Так и мама его, судорожно по местам всем заветным прошлась, да вдруг вспомнила как будто что, протянула с улыбкой долгожданное, мармеладом в пакете бумажном было поздравление, что всегда в этом месте покоился – вот мол, как же я запамятовала, вот – да где уж там, не обмануть нас, не провести на мякине внимание детское, поняли мы все, только ком сглотнули, да глаза намокли тоской безудержной, размыли все окружение, елку с нарядом праздничным и мамой расстроенной. Заснул Булочка вскоре, и жалко ему было почему-то во сне родственницу свою ближайшую, и себя было жалко, и вообще, с тех пор он стал настороженно относиться к праздникам.
Радуга
Той самой поездкой на желтых лиазовских автобусах в пионерский лагерь «Радуга» было Булочкино лето, в одном, правда, варианте, в другом было по-другому. Да про другой после и будет, а сейчас про этот. Ладно.
Лагерь принадлежал перчаточной фабрике, на ней еще до войны перчатки делали, нет, не перчатки, а варежки с указательным пальцем, точно, с указательным, чтобы можно было стрелять из винтовки или из автомата, скажем. А фабрика за забором двора была, прямо выходишь из дома и видишь через двор этот забор. Его летом только было плохо видно, он был весь в акации. Вкусная акация была, желтые цветы ее очень вкусно пожевать. Сейчас такой нет больше. Совсем нет. Сейчас и деревьев—то нет, из асфальта, помнишь, торчали вдоль тротуара. И решетка ажурная чугунная была, еще не хватало иногда какой-нибудь части у нее, и где земля в том месте голая торчала, обязательно фантики из-под конфет валялись, ветром приносимые, со всего тротуара ветер их собирал, или Толик-татарин, дворник наш, или все-таки ветер? Или это он ветер устраивал своей метлой, взмахнет – в одну сторону подует, другой