по набережной под ручку с двумя француженками сиамского происхождения – бывшими сотрудницами Главной Вольеры Люксембургского зоосада. Из подъюбок выглядывал общий на двоих изящный крокодильий хвостик. Факт был подкреплён фотографиями, мелькнувшими было в цензурном отделе объединенной француско—немецкой печати. Номер в свет не вышел. Фотографа поймали, попросили сознаться в фальсификации и отправили на отдых в бесплатный санаторий под Освенцимом.
***
Наши русские путешественники по Европам, озабоченные внутрикутёжными проблемами, никакого криминала в случае со славяноголовым пресмыкающимся не обнаружили. Особенно не возмущались, не ругались, не бунтовали. И даже не сделали попытки подать на руководство баржи заявление, чем вызвали немалые подозрения у прочих посетителей, знающих повадки новых русских не понаслышке.
Немногочисленные гости замершего у причала нелепого судна, до того мирно уминавшие под пиво продукты вчерашнего ланча, ничего этакого не видели, но зато что—то смутно слышали. Это был не обычный всплеск. С таким звуком пустые бутылки не входят в воду. Они слегка удивлены и выдвинули—было некоторые претензии: сначала к своим весёлым подводникам, эпизодически и в соответствии с распоряжением парижской мэрии очищающим дно Сены. Потом к русским клиентам, поскольку именно на них было обращено возмущение.
– Видно, русские бросили в воду бокал или бутылку, и случайно попали по шлёму водолаза.
На что получили исчерпывающие объяснения русских. На пальцах, конечно же.
– На подводников нам наплевать, – пытались пояснить русские. – Матюгнулся какой—то местный крокодил—выродок, а нам—то что? Мы его прощаем. Матюгнулся по—русски? А вам то что? Раз по—нашему вы все равно ничего не понимаете, значит, ничей слух не оскорблён. Докажите, что он наш, докажите, что русский. Ваша река – ваши проблемы. В вашей реке – ваши крокодилы, в нашей реке – наши. Наша Вонь в пяти тыщах вёрст отсюда, ваша Сена – вот она под нами. Пусть ваши подводники одеваются в яркокрасное, а не в чумазое и, тем более, не в зелёное. Ибо зелёного в ваших сточных водах не видать. Отвалите, словом. И пейте своё пивишко.
– Гарсон! Нам ещё по литрошке! – бодро вскрикнул Порфирий после небольших и приятных воспитанному слуху перепирательств.
– А ловенброй у вас имеется? Как же так? А что у вас вкусненького и лучшего из своего, из местного? – заинтересовался Кирьян Егорович.
– Типа винца попроси для разнобоя. Надоело уже их пиво, – расширял требования Бим.
– Я только «за». Во, Порфирий, – вспомнил что—то своё затаённое Кирьян Егорович (а как же – он же начинающий писатель): «Давай попробуем то, что папа Хэм тут пил!»
– А что папа Хэм тут пил?
– А чёрт его знает. Пиво, поди, хлестал, а скорей всего аперитивы. Давай у этого ослёнка спросим.
Ослёнок не знал, что пил Хэм. И вообще, похоже, не был знаком с папой Хэмом.
– Возьмите