Кирьян Егорович по—французски ни черта. А Жаннет не слишком хорошо понимает и говорит по—русски.
Не понимает также Жаннет, куда она влипла, втрескавшись в русских мэнов с детективным хвостом, пошло тянущимся за ними аж из самой Сибири. А, если смотреть во времени, то хвост рос с самой кровавой гражданской войны в мире (если не считать эпизодических военно—китайских междоусобиц, подобных экзотическим и притом лекарственным развлечениям), то есть с февральской революции в России от одна тысяча девятьсот семнадцатого года.
– Бим, а ты фамилию Жаннеткину прочел?
– Нет, а что?
Бим снова водрузил на нос очки, прочитал и захохотал бесовским смехом. Чуть не подавился насмерть.
– Любопытная мусульманская фамилия. А все равно она девка классная. Я б такую…
– Своей фамилией бы поделился? Наследства бы сложили и стали бы богатыми?
– Ха—ха—ха. Да, у меня много наследства. Два кругленьких наследства и донжон посерёдке.
***
Французы по поводу крокодилов от меткой адвокатуры Порфирия Сергеевича – великого сибирского путешественника во все времена и архитектора в перерывах, ошалели начисто, навсегда отлипли.
Вот и выходит, что всего лишь на секундочку занудному романисту Туземскому – Чену Джу приспичило отстранить Бима, двинуться к фэнтези и вставить в солянку героя—крокодила, и тут, ё—моё, такое началось! Лучше бы просто померещилось.
То ли крокодил, то ли человек, – назовем его, не мудрствуя долго, – Чек—энд—Хук из страны Фэнтези, просто и буднично, как мелкое ночное наваждение, преследовал героев в пути следования. Одним читал нотации и отбивал женщин. Другим не давал пить спиртных напитков: по ночам: издевался как хотел.
Мог исчезнуть в тот момент, когда, набравшись храбрости, кто—то из сочувствующих готов был спросить: – А кто ты, собственно, таков, зачем прилип, что надо, есть ли билет, и вступай в долю, коли хочешь общаться.
Ксан Иваныч, кстати, Чек—Энд—Хука в багажнике не видел.
Ввиду подозрительности он готов до сей поры опровергать Бима с Туземским: по поводу реальности существования хоть Чека, хоть Хука, хоть с Эндом: вместе: на каждой пиарвстрече, и во встречах с писателем: на родине, коих по публикации: то ли излишне художественного туротчета, то ли литературного недоопуса, организовано было было было, ну хоть отбавляй.
Малёха – парень себе на уме. Тот, может статься, Чека—С—Хуком и лицезрел, но никому про этого не рассказал: даже по приезду: своей маме. Когда покуриваешь: травку… во—первых, мало ли что может померещиться. А во—вторых, чутким нашим врачам: усадить в психушку молодого человека: на основании его невинных фантазий – как раз плюнуть.
Так что, Малёха этот, будет стоять на своём: не видел он никаких Чеков и Хуков: ни в багажнике, ни на мосту в лукашенско—польском междурядье. Если какие—то пёстро—зелёные плюхались с моста в Небуг, рядом с ним (а табличек «купаться запрещено» в межпограничном пространстве