Николаевна на уроках никогда не улыбалась. Вид у нее всегда был такой печальный, что тем, кто не знал ее близко, хотелось с участием спросить: «У вас что-нибудь случилось?» Она была небольшого роста, полная, черноволосая, медлительная в движениях, с гладкой прической на прямой ряд. У нее были густые черные брови с трагическим изломом. А темные большие глаза в черных ресницах смотрели с такой грустью, что этот взгляд хватал за сердце каждого доброго человека.
Елена Николаевна, в пестром халате и домашних туфлях, сидела за письменным столом и готовилась к урокам. По быстрым шагам мужа, которые слышны были еще из сеней, она догадалась, что он торопится сообщить ей какую-то новость.
– Ленушка, кажется, наш итальянец скоро получит имя! – воскликнул Федор Алексеевич, подавая письмо.
Она стала читать вслух.
– Кто же этот Федоренко? И кто нашел… – Елена Николаевна не договорила, повела носом и бросилась в кухню.
Но было уже поздно: в едком чаду на плите дымилась сковорода с обугленными котлетами. Елена Николаевна сбросила котлеты в ведро для мусора и сердито распахнула обе створки окна.
– Ничего, Ленушка, поедим супу, – успокаивал ее Федор Алексеевич, – стоит ли из-за этого волноваться…
– Где же ты взял письмо? – забывая о котлетах, спросила Елена Николаевна.
И, выслушав рассказ мужа, вздохнула:
– Ох этот Макаров! Боюсь, придется с ним на другой метод переходить. Вор из него растет, Федя.
Федор Алексеевич заметил, что в этом возрасте неисправимых нет. Многое будет зависеть от школы.
– Многое, но не все. Семья влияет больше.
В этот момент в открытое окно кухни донесся насмешливый голосок, и в дверях появилась дочь Сибирцевых, десятиклассница Наташа. Она тоже немножко была Царевной Несмеяной. Тот же трагический излом густых черных бровей, те же темные и грустные глаза. Но губы у нее веселые, смешливые. И вся она – живая, порывистая – полная противоположность матери.
– Мамуля, опять котлеты прозанималась?
– В этом, Наташа, виноват итальянец, – ответил за мать Федор Алексеевич. – На-ка, прочти.
3
Темно-коричневый битюг Трошка, запряженный в легкий ходок, лениво бежал по дороге. Его широкие копыта с нависающей на них длинной шерстью стучали по засохшим глинистым колеям. Трошка прядал ушами и удивленно косил карим глазом – другой закрывала челка, – должно быть, недоумевая, зачем его, опытного тяжеловоза, заставляют, как легкомысленного рысака, скакать по засохшей грязи.
Дорога шла вначале лесом, между старых сосен, стволы которых можно было обхватить, только взявшись за руки двоим взрослым людям. Казалось, что вот-вот из-за такого ствола, розового от заходящего солнца, появится Красная Шапочка, а навстречу ей выбежит Серый волк и заговорит человеческим голосом. То справа, то слева от дороги среди сосен темнели могучие кедры. В их густо-зеленой хвое, где-то там, в небе, у самых макушек, прятались прошлогодние шишки, не сбитые сколотнем и еще не вылущенные белками.
Федор Алексеевич