их не расчесать и позволить им высохнуть на подушке.
За утренним кофе Эско не поздоровался с Анной, хотя все остальные радостно пожелали ей доброго утра. Он угрюмо пил свой чернейший кофе и бормотал что-то Рауно, заставляя того натянуто усмехаться. Выглядел он опять неряшливо, Анне послышался запах перегара, когда Эско закашлялся.
«Да ты просто жалкий пьяница», – воодушевилась Анна и почувствовала, как внутри зажглась крохотная искорка надежды. Обиженные на жизнь горькие пьяницы не казались ей страшными, просто – отталкивающими.
Они обсудили вчерашние события. Сделали несколько предположений насчет того, кем мог быть стрелявший. Рауно предположил, что это помешавшийся охотник. Мысль казалась ужасной, но вероятной. Вирккунен приказал Анне присутствовать на вскрытии. Эско попытался возразить, потому что это вроде как было его дело, но Вирккунен обосновал свое решение таким тоном, что ни у кого не осталось сомнений, кто тут начальник. Он хотел дать Анне побольше возможностей ознакомиться со спецификой работы следователя по особо тяжким, ведь иначе профессионалом не стать, а для Эско найдутся дела поважнее. Анна хотела отказаться, сказать, что толстяк вполне может пойти вместо нее, что она еще успеет познакомиться с процедурой вскрытия, что у нее и без того выше крыши, чему учиться и дивиться на новом месте, но не смогла и рта раскрыть. Это все влияние Вирккунена. Эско не скрывал разочарования, но сидел молча.
– …В день смерти девушка имела половой контакт, – сказала патологоанатом Линнеа Марккула. Возраст – около сорока. Вокруг нее витает любимый аромат Анны – мускус.
Сразу же после утренней летучки Анне пришлось поспешить в отделение судмедэкспертизы, находившееся в нескольких километрах от центра в подвале университетской клиники. Линнеа уже приступила к работе в своем сверкающем синим светом и пахнущем смертью кабинете с кафельными стенами, где на стальном столе лежала мертвая Рийкка Раутио.
Анна взяла с собой фотоаппарат. Она надела белый халат и закрыла рот бумажной повязкой. Трудно дышать.
– Это объясняет ноги, – сказала Анна. Ей хотелось опустить повязку и глубоко вдохнуть.
– Что? – спросила Линнеа.
– Ноги. Волосы на ногах. Я заметила, что у нее очень гладкая кожа на ногах, как будто она только что их побрила. Это бросилось в глаза, потому что я лично всегда брею ноги после пробежки, когда моюсь в душе. Щетина начинает пробиваться через полдня, в смысле у меня. Конечно, у финок – волосы другие. Не такие неуемные.
Линнеа улыбнулась и потрогала голени Рийкки.
– До сих пор ничего не чувствуется. Вопреки распространенному заблуждению, волосы после смерти не растут. Впечатление их роста объясняется сжатием кожи. Так что, по идее, сейчас щетина уже должна ощущаться. Предположу, что в день смерти она сделала эпиляцию. Возможно, воском.
– Встреча с мужчиной до пробежки, – сказала Анна и продолжила мысленно: «Или во время пробежки».
– Откуда-то эти сперматозоиды в нее