мешал, путался в ногах.
И тут раздался громкий крик моего лучшего друга Бориса:
– Полундра! Ровшан! Ровшан!
Инвалиды тревожно вытянули шеи и смотрели в нашу сторону, как дикие козы при сигнале опасности. Многие торопливо прятали свой товар в шапку.
Цепочка от кобуры – словно кусок телеграфного провода: я почувствовал, как Ровшан размяк, расплылся, напряжение пропало.
Он посмотрел на убегающего Бориса.
– Твой товарищ, да? – Ровшан лениво покинул тень дома и вышел на опустевшую площадь.
Я не отставал:
– У меня собаку украли и убили.
– Ну и что? Сколько людей на фронте убивают!
– Из нее мыло сварили.
– Разве мыло из собак делают? – Ровшан вытянул свою кривую ногу и посмотрел, не сбилась ли обмотка. – Чему вас только учат в школе!..
– Мой Дезик – сын кавказской овчарки Маргошки, – произнес я, когда Ровшан перестал любоваться своими рыжими обмотками.
– Ну и что? Я тоже сын своей мамы.
– Я знаю, кто убил Дезика, – продолжал я. – И мыло сделал.
– Кто?
– Тетка Марьям. И знаю, где она мыло свое варит.
Ровшан достал из кармана кисет – точно такой, какие продают инвалиды.
– Надо еще проверить, кем твоя мама работает, – вдруг заявил Ровшан.
– А что? Она бухгалтером работает, – почему-то растерялся я.
– Возле денег крутится, да?
– Не кассир, а бухгалтер.
– Бухгалтер – тоже человек… Иди гуляй. Еще проверим, какой она бухгалтер.
Ровшан повернулся ко мне спиной, над которой сияла лысина…
За углом меня поджидал Борис. Я рассказал о своем разговоре. Борис ответил, что другого он и не ожидал. Скорей бы окончилась война и вернулся бы старый милиционер, черноусый любимец наших ребят.
Вечером у тутовника выстроилась очередь. Люди держали в руках кастрюли, банки, бутылки. Рядом бродили собаки. Их осталось совсем мало.
Люди молча поглядывали на ворота. К семи часам, как обычно, послышался шум повозки, хоть часы проверяй.
– Всем, всем хватит, – успокаивала людей тетка Марьям, прижимая к животу огромный бидон. Второй бидон ей помогли донести женщины. – Только руки вот помою. Гигиена, да.
Чувствовалось, что она работает в больнице, знает правила.
– Да не оставит тебя Аллах без радости, – донеслось из очереди. – Что бы мы без тебя делали, Марьям-ханум…
Очередь оживленно зашевелилась и вытянулась еще метров на десять – в нее встали те, кто поджидал хаши, сидя на скамейках. Тетка Марьям нацепила серый передник с огромным карманом и вынесла из комнаты литровую кружку. Она оглядела очередь и деловито подвернула рукав, обнажая волосатую тощую руку. Сейчас начнется торговля. Литр – десять рублей. Через час все кончится. Только собаки еще долго будут кружить возле повозки, облизывая черные доски…
Борис толкнул меня локтем: пора. Я взобрался на перевернутый