целиться в человека. Я должен его убить. Должен! Потому что это – фашист… Надо целить выше пряжки, чтобы пуля не срикошетировала… Я должен его убить, чтобы помочь Андрею… Надо на мгновение затаить дыхание. Ну вот, сейчас. Теперь я не промахнусь. Стреляю. Фашист раскинул руки, сделал несколько шагов и грохнулся грудью на свой автомат. А второй побежал еще быстрее. Я, почти не целясь, нажал на спуск. Выстрела не последовало. Я расстрелял все патроны. Скорее бы вставить новый магазин!.. Не успеть!
Я всунул палец в кольцо гранаты и стал ждать. Хорошо бы эта зловредная скотина прыгнула сверху прямо на меня, и тогда… Вот сейчас. Вот уже совсем сейчас… Мама, прощай! Немец подбежал уже к самой канаве. И тут раздался выстрел. Одинокий винтовочный выстрел. Немец свалился. Я приподнял голову. От кустов, росших метрах в пятидесяти позади канавы, бежал матрос с винтовкой наперевес.
– Павел! Павел! – завопил я, забыв об осторожности и замахав руками. – Ложись! Справа пулемет! Ложись, Павел!
– Ур-ра! – закричал Павел, продолжая бежать. – Ур-ра! Пулемет ударил длинной очередью.
– Ложись, Павел! – снова закричал я, приседая.
Одинокое «ура!», почему-то особенно грозное от этой своей одинокости, не смолкало. Пулемет продолжал настойчиво строчить. Я посмотрел вправо и увидел Андрея. Шведов бил по трамваю. Зигзагами прошивал он обшивку и окна вагона. Доносился звон стекол.
– Вперед! – прокричал Кратов, перескакивая возле меня канаву. – Бей гадов всех до одного!
– Ура! – закричал Андрей. Он тоже поднялся и побежал к трамваю.
– Ура! – закричал я, выкарабкиваясь на поле. Тут я вспомнил, что винтовка моя не заряжена, а штык остался на дне канавы. Я снова сполз вниз. Скорее, скорее! Руки дрожат. Штык не надевается! Черт с ним! Сую его в ножны. Сидя на корточках, продолжаю кричать что есть силы «ура!». Ранец. Брать? Не брать? Не возьму! Долго надевать. Скорее, скорее! Ведь товарищи думают, что я струсил, спрятался. Скорее! Наконец я выскакиваю и бегу через поле. Кричу «ура!». Меня, кажется, никто не слышит, но я кричу так, что вот-вот надорвусь.
Андрей и Павел с двух сторон подбегают к первому вагону. Мне поручен второй вагон. Буду атаковать его. Бегу все быстрее. Я уже почти догнал Андрея и Кратова. В трамвае выбиты все стекла, стенки нагона точно красная терка, так их издырявил Шведов. Что там таится за ними? Если что – дам очередь! Вот и кювет. Перемахиваю с ходу.
«Ура!» – горло у меня чуть не лопается. Я врываюсь в вагон… Никого. Бегу к первому вагону. В кювете валяются три убитых гитлеровца. Один без головного убора, в расстегнутом кителе. Узнаю выходившего «проветриться».
Тут вспоминаю, чему меня учили на курсах переводчиков: не пропускать случая – собирать личные документы убитых и пленных. Они обычно в левом нагрудном кармане. Лезу рукой под китель убитого пехотинца, расстегиваю железную пуговицу. Она липкая. Вытягиваю из мокрого кармана документ. Не могу удержаться – хватаю автомат и вешаю себе на шею. Как с ним обращаться – не знаю. Не выпустил бы он очередь