Секрет политшинели. Даниил Альшиц

подался. Там мне вроде бы ближе к дому. Корабли видать. Морской канал. Кронштадт. В случае чего – вплавь добраться можно.

      Дошли мы до залива. Подбежал я к самой воде. Вдыхаю морской воздух. Камышом пахнет, тиной. Хорошо! Нюрка возле меня стала, за руку меня схватила и спрашивает:

      – Что это ты, Паша?

      Я и отвечаю:

      – Обидно, что на землю с корабля сойти пришлось.

      – С корабля ты бы меня не разглядел, и мы бы с тобою не встретились.

      Еще крепче она прижалась к моей руке и говорит:

      – Если бы не война, тем более бы встретились. Ты, Паша, сходил на берег по выходным дням? Гулял в Петергофе?

      – Много нас там гуляло, охотников до девчат. Кто-нибудь другой тебя бы и пришвартовал.

      – Ведь никто не пришвартовал. А сколько пыталось.

      – Так никто и не сумел?

      – Никто, Паша.

      – Заливаешь!

      – Нет, правда.

      – Тогда чего же так?

      – Не нравился никто. Ждала все какого-то другого совсем.

      – Принца, что ли?

      – Сама не знала, что мне надобно было. Теперь зато знаю… Как снял ты меня там, на развилке, с грузовика, как поднял над собой, посмотрела я сверху в твои глаза… Еще имени твоего не знала, а поняла: хочу, чтобы всегда эти руки меня поддерживали и чтобы в глаза эти мне всегда смотреться… Ты еще задержал меня немного в воздухе, и стала я в тот миг словно птица. А ты тут возьми и опусти меня на землю…

      – Сколько ж тебя можно на весу держать. Птичка-то ты плотненькая.

      Хотел я тут высвободить руку, чтобы свои слова насчет ее плотности проиллюстрировать, но воздержался. Неохота было свой авторитет подрывать, раз она про меня такие слова говорит. А Нюрка, все так же ко мне прижавшись, говорит еще:

      – Когда ты, Паша, с лейтенантом заспорил, заступился за женщин наших, чтобы их за детишками в Стрельну пустили, поняла я, что душа у тебя добрая, хотя вид суровый.

      – Скажешь тоже – «добрая душа». Что я баба, что ли?

      Возражаю я ей так это вроде бы свысока. А внутри себя чувствую, что-то во мне делается… И вокруг тоже все какое-то другое становится. И сердечный стук в ушах так отдается, что залпы с моря хуже слышны.

      Повернул я ее к себе, обнял за плечи, в глаза заглянул, да тут и остановился. Такую я увидел ко мне доверчивость, что аж дух перехватило. «Ну, – думаю, – держись, Пашка Кратов, и в самом деле не превратись в какого-нибудь принца! Двигай лучше на дизелях полным ходом по фарватеру».