прибыл. Будет «работка»!
Боевая тревога. Тревога на лицах командиров. Потравили носовой, чтоб носовая и кормовая могли стрелять в сторону реки Тосна.
Говорит Гриша:
– По данным разведки, враг готовит переправу через Неву с целью соединиться с финнами. Мы нанесем удар… Сигнальщики, пока комендоры работают, смотрите в оба – возможна ответная атака с воздуха.
– Носовое… Кормовое… Прицел сто двадцать восемь… Огонь!
Били до трех часов утра, с перерывами для изменения корректировки.
Потом… они… плыли…
Радио: «От Совинформбюро. 8 сентября наши войска оставили город Шлиссельбург…» Немцы на берегу Ладоги!
Одиночный самолет, сыплет листовки. «Доблестные бойцы и командиры рабоче-крестьянской Красной Армии! Вы сделали, что могли… Вы окружены, ваше положение безнадежно. Переходите на сторону войск Великой Германии, вы получите мир, хлеб, жизнь. Настоящая листовка является пропуском…»
– А больше, фриц, ничего тебе не хоцца? А? – спрашивает пространство машинист Акентьев, одессит из города Николаева. Петя Акентьев вынес из машинного патефон:
Татьяна, помнишь дни золотые…
Поет Лещенко (да не Лева, а тот, старый). Под элегическую музыку Акентьев пускается в воспоминания.
– Понимаешь, только я, это, сошел с трапа – я тогда на «Марти» служил, – смотрю: идеть… глаза, брови… Идеть! А сама – раз-раз глазами на мене. Подхожу к ней, представляюсь: «Петручио! Из Одессы!» И – под ручку. А она, понимаешь, дрожать начинаеть. Ну, тут я…
Петручио, Петручио… Что бы мы делали без твоей травли?
В темноте вполнеба сплошное, бесконечное вибрирующее зарево – передовая. Не условное, а настоящее огненное кольцо.
Ребята собираются в разведку. Петя Акентьев, кок Костя Головин. Придирчиво осматривает их снаряжение старший группы, бывший командир погибшего недавно катера МО лейтенант Чудов – высокий, плечистый, сапоги гармошкой. Старик Лерхс, латыш-сверхсрочник, просится в разведку, его не берут (он 1895 года рождения!). Не взяли и меня. «Еще успеешь!» – сказал Чудов.
Напоролись наши ребята на немецкую разведку – в темноте, в болотине. Ранен Акентьев. Осколком гранаты, ниже спины…
– Гад буду, я не поворачивался к фрицам задом! – оправдывается Петро.
(Верно, граната разорвалась за спиной у него.) Идти в лазарет на плавбазу «Банта» Петручио отказался наотрез: боялся всенародного осмеяния своей раны.
16 сентября. Принимаем письмо моряков-балтийцев к ленинградцам… «…Мы даем вам священную нерушимую клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие – не бывать фашистской сволочи в городе Ленина…» Крастыньш Арнольд:
– Почему, товарищ комиссар, нам отказывают быть на береговом фронте?
Я хочу брать фашистов… как сказать… за шею!
Комиссар:
– У меня шестьдесят рапортов с аналогичной просьбой. А кто же будет стрелять из наших замечательных орудий, кто будет поддерживать огнем