с дочерьми, может быть, только внебрачными, может быть, дело в другом, но только вот она никогда его не видела, не получала от него никаких известий и за всю жизнь не удостоилась ни одной поздравительной открытки. Когда Поппи спрашивала о нём у матери, та говорила: «Твой отец? Ты его, хоть усрись, не узнаешь, да и я тоже». Очень мило. Поппи нравилось думать, что он – таинственная личность, сектант. Она даже выучила гимн «Вперёд, солдаты-христиане», чтобы, если когда-нибудь отправится к отцу жить, не показаться ему совсем необразованной. Перед сном она представляла себе, как это случится. Он, конечно, живёт в большом храме; она зайдёт туда, а отец спросит: «Ты ходишь в церковь, Поппи?», и она ответит: «Только в Рождество и на Праздник урожая, но зато я знаю отличный гимн», а потом воздаст эту мелодичную хвалу небесам, и готово! Вот она и полноправный член секты шарфоносцев. Отец с гордостью обнимет Поппи и скажет: «Я люблю свою дочь, хоть она и незаконная и знает только один гимн»… как-то так. Одно из самых ранних воспоминаний Поппи – Джеки Синклер в порыве злости вопит на детской площадке: «…потому что у тебя нет папы!» Она плевалась ненавистью, и эти грязные слова заразили Поппи страшной болезнью. Джеки винила в этом Поппи, будто она сделала что-то нехорошее, куда-то подевала бесценного члена семьи. Тогда Поппи во весь голос закричала: «У меня есть папа, Джеки Синклер, просто мы не можем видеться! Ему не позволяет религия! Он – Безнадёжный!»
Волна смеха пронеслась от извилистого лабиринта в форме змеи до туалета девочек из средней школы. Поппи бросило в жар и пот, сердце бешено заколотилось и затряслось в груди. Она не понимала, почему они смеются, и хотела только одного – чтобы замолчали наконец. Закручивая одну ногу вокруг другой, она мечтала спрятаться в свой изношенный ботинок, мечтала исчезнуть.
Мартин Термит не смеялся. Он отвёл Поппи в сторону, крепко обнял, а потом вынул из глубоких карманов две покрытых катышками ворса банки тягучей кока-колы. Мартин сказал Поппи – не стоит рассказывать людям, что твой отец Безнадёжный. Она ответила, что так оно и есть, что у него такая вера. Мартин покачал головой и сказал, никакая это не вера, а просто её отец никчёмный неудачник, но расстраиваться из-за этого не надо, потому что его отец – такой же никчёмный неудачник. Мартин предложил держаться вместе. Она попробовала кислую колу на язык. Договорились.
Никогда в жизни Поппи не забыла бы, как стояла, положив голову в изгиб локтя Мартина; плотный, коренастый, он обещал со временем стать невысоким, крепко сложенным мужчиной. Лишь в этот период он был намного выше неё. Она недоверчиво понюхала его джемпер – он пах едой, школьным обедом, нестиранной шерстью. Мартин впервые заметил, как Поппи морщит прямой, веснушчатый нос, когда сосредоточена. Волосы цвета ирисок бессильно свисали по сторонам её бледного личика, но едва их коснулось солнце, они вспыхнули мириадами цветов, от красного до золотого. Мартин подумал, что она красивая. Пятнадцать лет спустя он по-прежнему так считал. Поппи изменила его мир. Мартин понял