не свалилась ему на голову.
– Хорошие люди рано умирают, – помедлив, согласилась мама, на секунду оторвавшись от блинов и грозно глянув в тот угол, где стоял человек, – а плохие живут себе да живут, и ничего им не делается.
«Получается, что не умершие сегодня ночью – не вполне хорошие люди, – размышлял Митя, достаточно накушавшись блинчиков, – это мнение, должно быть, не слишком приятно для окружающих, от того и лица у них такие постные, а праздник ожидается большой, вон сколько блинов и кастрюля огромная киселя».
– Нет, – продолжала мама, – конечно, пил, спорить не буду, но с работы домой всегда сам приходил, собственным ходом. Сколько бы ни выпил, а до ворот дойдёт обязательно. Калитку откроет, зайдёт и у себя во дворе упадёт. На улице никогда не валялся. – И тоже утёрла глаза кончиком чёрного шарфика.
Все благоговейно молчали, не вмешиваясь и не прерывая рассказа.
– Галошу с сапога всегда на горочке терял, – уже чуть не плача вспомнила мама подробность, – втащу его в дом, уложу на диван, разую, потом иду галошу искать. И ни разу, представьте себе, галошу не унесли, всегда практически на одном и том же месте находилась.
– Кому нужна одна галоша…
– Э, вот не скажите, в наше время и одну галошу уведут – глазом не успеешь моргнуть, – уверила окружающих тётя Клава, – переворачивай блин, готов.
– Интеллигентный человек был, вежливый такой, всегда здоровался первым, – вспомнила женщина в домашнем халате и платке, завязанном узелком почему-то на лбу.
– Когда трезвый, лучшего человека не было на всей земле, – подтвердила мама, – ну, а если выпьет… то… сами знаете. А выпивал часто… почти каждую субботу чекушку брал, но это из-за болезни, прежде только в аванс и получку: работал ведь до последнего, уже ноги еле таскал, а с утра на работу всё равно идёт.
– Фронтовик же, – пояснил человек из угла, начавший разговор, – фронтовики все пьют, война приучила, после боя оно как? Еда есть ли – нет ли, неважно, а наркомовский паёк обязательно нальют, и твой, и тех, которых рядом убили. На водке отвоевали с сухарями на закусь. Я до армии в рот не брал, а в окопе куда деваться? За правое дело, за Родину, за Сталина. Привык насмерть, теперь поздно переучивать.
– Иди, погуляй во дворе, – почти в приказном порядке сказала Мите мама, даже не обратив внимания, что ребёнок ходит без чулок.
Это была удача, которой следовало немедленно воспользоваться.
Быстро натянув сандалии, он вышел во двор и остановился в кратком раздумье. Хотя солнце поднялось высоко, в воздухе присутствовала очаровательная прохлада, особо приятная после жары летней кухни.
Утренняя свежесть в отсутствии обязательных прежде на прогулках чулок и сопутствующих им пажиков, ужасно надоевших за осень, зиму и весну, радостно бодрила – хотелось проворно убежать куда-нибудь далеко-далеко. В ограде он и без того гулял сто раз в одиночку, здесь высокий, много