одарило его взглядом, словно полоснуло бритвой по горлу, но он запретил себе показывать страх. Он смотрел ей в глаза и не отводил взгляда. Это потребовало неимоверных усилий, но он справился.
– Эрлида! – повторила она. – Ее звали Эрлида! И выдать ее хотели не за земледельца, а за гончара, жившего у реки. С утра до вечера он месил глину и ходил весь перемазанный, посуду же делал такую, что не пищу в ней варить, а только корм для свиней, а людям – разве на ночные горшки. – И статуя отвернулась, созерцая мрак впереди. – Вот так начинается эта история, и не спорь со мной! Я знала Эрлиду.
Кеннит тянул время, чувствуя, как растет между ними напряжение. Потом хрипло спросил:
– Как это может быть, что ты знала Эрлиду?
Изваяние презрительно хмыкнуло:
– А вот так. Мы не такие недоумки, как люди, не умеющие помнить ничего прежде своих нынешних рождений. При мне же память моей матери, и матери моей матери, и всех ее праматерей. Она хранилась в нитях кокона, спряденных из песка памяти и слюны тех, кто помогал мне закукливаться. Это было мое наследие: воспоминания сотни прожитых жизней лежали и ждали, чтобы я забрала их, когда мне придет время пробудиться драконицей. И вот чем все кончилось! Вот она я, овеществленная смерть, бесплодная мысль!
– Не понимаю, – тихо проговорил Кеннит, когда стало ясно, что продолжать она не намерена.
Она огрызнулась горько и зло:
– Это потому, болван, что у тебя труха вместо мозгов!
Однако тут коса нашла на камень. Некогда, годы назад, Кеннит дал себе клятву: никто никогда больше не будет разговаривать с ним в таком тоне. Никто – никогда! Он давно стер с рук кровь тех, кто последним сделал такую попытку, но клятва силы не потеряла. Никто. Никогда. В том числе и теперь… даже теперь. Кеннит выпрямился:
– Болван, говоришь? Можешь считать меня болваном. Можешь называть меня так. Но я, по крайней мере, настоящий. А ты – нет!
Он перехватил костыль и повернулся, чтобы уйти.
Она живо оглянулась, ее рот кривился в презрительной и ядовитой улыбке.
– Вот как? У крохотного насекомыша, оказывается, есть какое-никакое жало? Что ж, позволяю остаться. Поговори со мной, пират. Я, значит, по-твоему, ненастоящая? Ошибаешься, дружочек. Как распахну сейчас по корпусу все швы между досками – тогда и посмотрим, кто из нас настоящий!
Кеннит сплюнул за борт.
– Брехня, – сказал он. – Я что, должен восхититься? Или испугаться? Проказница была храбрее и сильнее тебя, что бы ты собой ни представляла. Тебя только и хватает на дешевые страшилки: а вот я вам возьму и все разрушу! Ладно, валяй, разрушай, утопи всех нас, да и покончим с этим делом. Помешать тебе я все равно не смогу, сама знаешь. Ну и валяйся на дне, если охота… Большое получишь удовольствие!
И он решительно повернулся к ней спиной. Он знал: теперь нужно уйти. Просто уйти прочь, не останавливаясь. Иначе она нипочем не станет его уважать.
Он почти добрался до трапа, когда корабль неожиданно