Страшно за вас: вы клянетесь Господом направо и налево. Как бы ему это не надоело.
– Все же не так, как надоел мне ты, болтун, – проворчал монах, сдерживая улыбку. – Сколько твердить тебе: оставь свое дурацкое «отче». Я Сэм, просто Сэм. Можешь запомнить?
– Запомнить-то могу. Но язык не поворачивается. Вот если бы мы очутились в трактире… Далеко еще?
– Как раз за холмом.
– Да ну? А вы не заблуждаетесь, отче?
– Клянусь Господом, парень, ты меня…
– Молодчина, Сэм! – Юноша хлопнул монаха по плечу. – Ну-ка, пошевеливайся! Ползешь, как сонная муха!
Он бодро зашагал вслед заходящему солнцу, и старенькая лютня в заплатанном мешке весело колотилась о его спину.
– Послал Бог попутчика! – скрипел семенящий рядом монах. – Шут гороховый!
– Угадал, Сэм, – кивнул юноша. – Я и вправду вроде шута. Но ты смело называй меня Томом. Не обижусь.
Когда путники миновали пригорок, солнце успело спрятаться в кроны деревьев. Сумерки быстро сгущались. Однако трактир оказался на месте. Это был большущий, добротно сколоченный домина. Над входом висела косо прибитая доска. Всмотревшись, Том различил на ней неряшливо намалеванную птичью голову и скачущую надпись: «Гусиная печень».
– Коль не повезет, сожру вывеску, – пообещал юноша, сглатывая слюну.
– Бог этого не допустит, – ехидно прокаркал монах
Том толкнул дверь плечом.
– Ты за него поручился, Сэм. С тебя спросится.
От пьяных голосов и звона кружек в трактире стоял несмолкающий гул. Кисловатый запах пива и аромат тушеного мяса аппетитно щекотали ноздри. Бородатый трактирщик с голыми по локоть волосатыми лапами проворно сновал между скамьями. Двое вошедших путников протиснулись к пустому столу.
– У меня есть шиллинг, парень. – Монах легонько хлопнул себя по карману. – Оставь вывеску про запас.
Том смотрел на него с неподдельным изумлением.
– Неужто святой отец станет кормить шута?
Колючие глазки монаха гневно сверкнули.
– Эй, хозяин! – пронзительно крикнул он. – Два жарких и две кружки эля!
Запыхавшийся трактирщик беглым взглядом оценил его вместе с потрохами и, пряча усмешку в бороду, молча исчез. Вскоре необъятная сонная бабища грохнула перед ними дымящееся блюдо и вторым заходом принесла пиво.
Монах возвел очи к бревенчатому потолку и зашевелил губами. Его лысина тускло блестела.
– Отче, – проговорил Том, набивая рот, – сдается мне, вы медлите там, где надо торопиться.
Запивая мясо пенящимся элем, он внимательно изучал шумливых посетителей трактира. В основном здесь пировали вилланы, ремесленники и мелкие торговцы. В затемненном углу, явно не желая привлекать внимания, одиноко расположился дворянин, возле которого суетился тощий слуга. Несмотря на духоту, дворянин оставался в плаще и шляпе, надвинутой на самые глаза. Упускать такой случай было глупо. Едва не подавившись от спешки,