молился и, ждал нападения.
Бомжи собрались вместе, обидевшись на оскорбления. Гул недовольства, угрожающей волной, шёл в его сторону.
– Ну, что вы медлите! Трусы поганые! – Григорий крикнул им. Рвите шакалы, разрывайте! Твари позорные!
Истерика его накрыла. Хотелось кинуться на них. Глупость желаемого понимал, но уже слабо, владел собою, и был готов к печальному исходу.
Бомжи подвинулись к нему. В руках ближайшего был нож для рубки мяса.
Глаза его – блестели, рот скривился, приоткрывшись. Морда оплывшая от перепоя и, отравления денатуратами, настойками и брагами, подрагивала в напряжении, желания, стать первым среди равных и наказать обидчика, немедленно.
Григорий, приготовился к удару. Он понимал, скорей всего, к последнему. Плюнул тому в лицо и, в глаз попав, обрадовался, – ответил, чем-то – убийце предсказуемому.
Глаза подняв, простился с солнышком, пред ним бы на колени опустился, но эти гады, возомнят, что струсил и, перед ними стал, и молит – о пощаде.
Он напоследок солнцу улыбнулся, подумав, – значит скоро встретимся, с отцом и матерью родимыми – мы воссоединимся на том – далёком, свете, раз не пришлось на этом, к сожалению. Так, получается, по жизни!
– Ша! Кипеша не будет! Разошлись! – услышал Гриша голос властный из-за тюков сырья вторичного, из самосвала выпавших, минуты две назад. Услышали меня! Я вам сказал, бродяги! Ша!
Бомжи послушались не прекословя, разошлись. Нож, спрятав бомж, жаждущий крови, шаг отступил и, развернувшись, за остальными, следом поспешил, к участкам мусор разбирать, – искать еду, одежду, и бытовые принадлежности, – чтобы, на барахолку можно отнести, и там на что-то поменять, для жизни интересное или на что-то съестное.
– Ну, что стоишь, как столб? Ко мне на цирлах быстро! – команду для себя, услышал Гриша.
– Вы, извините, не привык я, бегать по приказу. Вас, не послушаться? – Чревато. Да и спасли меня, не говоря, что – старше возрастом…
Ведь, можно было пригласить, не опуская? Ходить на цирлах, не научился…, на малолетке.
– Слушай-ка, шалупонь, тебе, что-то не нравится? Позвать бомжей обратно? С тобой расправятся враз, глазом не моргнёшь. Крутая шавка!
– Хотели, чтобы склеил ласты, заточке дали б волю. Я подойду из благодарности, что умереть не дали.
Он подошёл к авторитету свалки.
– Не скрою, что был зол, на равнодушие к мой беде – проблеме. Сорвался, понимая, что не найду родителей, коль след их потеряю. А он сюда вёл лишь. Единственный.
– Беда, проблема.
Здесь без беды, нет никого. Мы все – одна дилемма. Дай фотографию, он Грише приказал.
Григорий фотографию отдал.
Тот посмотрел мельком на двух людей, в бомжей ещё не превратившихся и, усмехнувшись, тон сменив, сказал, чуть мягче.
– Я помню их. Они здесь были, но недолго. Зиму лишь вытерпели, только. Проблемные и…в чём-то, бестолковые.
– Живы они! Мне этого довольно. Скажите, где искать их мне? Прошу Вас, – помогите, найти