случайно. Он здесь никогда не жил, не имел ни родственников, ни знакомых. Только однажды, много лет тому назад, был здесь на экскурсии и, глядя с высоты городища на пёстрые заплатки крыш, подумал: «Когда-нибудь я здесь поселюсь». Когда к нему приходили такие случайные мысли, он чётко фиксировал их и уже не забывал. Они хранились в особом чуланчике его обширной памяти. И когда наступал день выбора, он открывал свой чулан и часто, очень часто находил там необходимое.
Здесь всё поскрипывало и шелестело. Этот дом был слишком живым, чтобы в нём можно было жить так, как живут обычные люди. Но он умел ладить со старыми домами. Он влился в него, слился с ним, стал его незаметной частью, предметом обстановки. Подобно старым напольным часам, страшно неудобным и тяжёлым и, наверное, поэтому оставшимся здесь, несмотря на смену хозяев и десятилетий.
Дорожка, поросшая подорожником, подходила к крыльцу. Этот вход назывался чёрным. Тот, которому надлежало называться парадным, был заколочен много лет назад.
Двор заглушило бурьяном и крапивой, забор развалился, и соседский сад, глухо шурша, вошёл во двор, завалил его гулко падающими кислейшими яблоками, наполнил сумерками и тенями. Безымянная белая собака, жившая под крыльцом, давно уже ни на кого не лаяла, лежала свернувшись или уходила по своим собачьим делам. Тогда обнаглевшие коты выходили из сада и замирали на перилах в безмолвной медитации.
Хлипкие зыбкие ступени восходили на веранду второго этажа и забывались в молчании. Тёмный скрипучий коридор напоминал пещеру. Как можно жить в таком доме?
Или, может, жильцы его знают что-то важное, недоступное обычным людям? Например, знают, что такое время и где хранятся его неисчерпаемые запасы…
Город спит тревожным старческим сном, и порой его навещают сновидения…
Он приехал в Вышгород ранней весной и долго ходил по улицам, карабкался по обледенелым склонам оврагов, сгонял ворон с обветшавших колоколен, ловил проблески солнца сквозь серую вату облаков.
Евгений изучал город внимательно, собирал его образ, где равно важны и маршруты автобусов, и покосившийся забор, и выступавшие из земли валуны. Он вбирал город в себя упорно, небольшими глотками. Вечерами он продолжал путешествие ведомый памятью. Прицепившись к какой-нибудь детали, как за нитку он вытягивал кусок города с его цветом и запахом, неповторимым рисунком линий, пропорций, звуков. Как летучая мышь, он посылал волну-запрос в каждую сторону и слушал, что ответит ему эхо. Оно отзывалось то звонче, то глуше, и с радостным изумлением он обнаруживал, что место не обмануло его. Созвучия города были богаты, порой удивительно богаты и мелодичны. Случалось, они даже приводили его в недоумение. И он сердито качал головой или застывал с изумлённой улыбкой, как если бы, выйдя покурить на балкон, увидел себя на берегу Неаполитанского залива.
В бесцветных глазах какого-нибудь местного пьяницы он вдруг замечал отблеск чего-то, что считал своим сокровенным достоянием, сокровищем, упрятанным в самой глубине души.
Вскоре