саду. Ну, три часа в день от силы помашешь лопатой с утра – вместо физзарядки.
Саломатин закашлялся, прижимаясь к обледенелому окну троллейбуса:
– Я математик! Я должен зарабатывать мозгами! Я не лентяй, пробовал подрабатывать, а потом сидел без толку весь день в библиотеке, не работал – отдыхал, и ничего не мог с собой поделать. Голова пустая делается от подработки, понимаешь ты? Пустая. Не веришь, что смогу доказать Гипотезу? И чёрт с вами со всеми, как хотите, так и думайте, но я уже близок к решению, чувствую его, как свежий воздух в подземелье.
В подъезде пахнет кошачьей мочой и цементной пылью. Лифт не работает. Мы долго поднимаемся по бетонным пролётам. Шустрые полудикие коты с крысиными мордами снуют возле мусоро-приемников на площадках.
– Тебе не кажется, что они походят на функции Кёбе? – обрадовался Саломатин, указывая на стаю котов. – Такие мягкие, отточенные движения, и шкурка короткая, ровная; в темноте сыплет электрическими искрами, когда возвращаюсь домой поздно вечером, в темноте – одни голубые молнии. Да, такими и должны быть граничные функции, а зубы-то остры… так и распластают единичный круг в одно мгновение – глазом не успеешь моргнуть.
– Надеюсь, что и вашим местным крысам тоже не поздоровится.
Саломатин нажал кнопку звонка. Дверь открыл Пронька. Ручки и ножки – словно тоненькие и длинные веточки. Стоит на проходе и смотрит очень серьёзно.
– Папа, булочку принёс?
– Что? Ах, булочку, чёрт возьми, забыл, братец. Ну, ничего, завтра обязательно. Сразу три булочки за пропущенные дни. Представляешь, три сразу?
Пронька доверчиво улыбнулся.
– Главное – правильное воспитание, – отмёл невысказанный упрёк Саломатин и снял пальто. – Не приучай детей к излишествам, и тогда они вырастут нормальными людьми. Ничего больше не надо, остальное баловство.
– Что ты называешь излишеством, уж не булочку ли?
– Не придирайся. Посмотри лучше, какой мужик растёт самостоятельный. В три года сам ходит на улицу гулять. Мать с ним, ясное дело, вверх-вниз бегать не может – с Наменьшим на руках, так он самостоятельно одевается и идёт. Поиграет внизу, обратно залезет. Так весь день вверх-вниз, вниз-вверх. Смотри, снова одевается: штаны, шубу и – вперёд! Настя, чем кормимся сегодня?
– Сейчас капуста дотушится.
Настя приветливо улыбается, но глядит как-то в сторону оттого, что в доме нет ничего, кроме тушёной капусты. Даже чай кончился. По сути, это нищета. Обживать только построенную чужую квартиру, где первый год дует изо всех щелей, текут батареи, не ходит лифт, платить за это немалые деньги и воровать в столовке хлеб. Капуста и крупа. Крупа и капуста. Что ещё можно купить на оставшиеся деньги, чтобы прокормиться? И в это самое время, забросив официальную диссертабельную тему, он увлёкся гипотезой Бибербаха.
– Друже, а мне всё же удалось определить голоморфность в новых терминах…
Я