ты чего, выпил? Иди отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели.
Перед вечерней поверкой старший прапорщик Передрий собрал обе роты и узел связи на плацу.
– Значит так! – начал он. – Сегодня в вашем батальоне чуть не совершилось преступление.
В строю раздался возмущённый ропот. Все, безусловно, давно знали о произошедшем.
– Выходи сюда! – приказал он Крылову. – Вот, перед вами стоит преступник.
– У-у-у! – загудела толпа.
– Он буквально два часа назад покусился на вещевое имущество молодого солдата.
Я скромно опустил взгляд.
– Вот представь, – продолжил Передрий обличительную речь, – что ты так к кому-нибудь на улице подойдёшь и ни с того ни с сего кепку с головы снимешь. Да тебе за это сразу же в морду зарядят и в милицию отведут.
– Повесить его! – не выдержал кто-то из строя.
– Встань в строй, – не последовал совету Передрий. – И больше так не делай.
Крылов понуро вернулся в строй.
– У-у-у! Преступник! – показывали на него пальцем сослуживцы. А я мечтал, чтобы это поскорее закончилось.
Так началась моя служба в батальоне связи.
Батя
Батальон связи также именовался батальоном смерти. Во-первых, во второй батальон скидывались те отбросы общества, которые не распределили по другим частям и подразделениям. В первый бат шла элита – люди с высшим образованием и хорошими анкетными данными. Интеллигенция. Аналогичный отбор вёлся и на боевые посты второго батальона. Тех, кто умел что-то делать руками, охотно брали в подразделения обеспечения. Те, кто покрепче да попроворнее, попадали во взвод охраны. Наиболее полюбившихся сержантам оставляли в учебке, порой против их воли. А оставшаяся масса – то есть те, кто не подходил ни для одного подразделения, заполняли вакантные места пятой роты. Поэтому она, а вместе с ней и весь батальон, считались сборищем отморозков и дегенератов. И не без оснований.
Однако второго батальона боялись в основном не из-за этого. Ужас наводил знаменитый подполковник Скрипка, командир батальона. Куда там майору Гою! Это добрейшей души человек в сравнении с нашим комбатом.
Комбатом нас принялись пугать с первых же дней пребывания в батальоне. Сам он вышел в отпуск практически сразу после нашего перевода, поэтому познакомиться толком мы с ним не успели. Зато наслушались о нём историй.
Комбат был крупной величиной в части, и это было сразу по нему видно. Нет, он не был толстым, как Толстый. Он был именно крупным. Мощным. Как Оптимус Прайм. И его фигура узнавалась издалека.
А с ещё большего расстояния узнавался его голос. Как бы далеко комбат не стоял, складывалось ощущение, что его голос поступает прямо тебе в сознание – его было отлично слышно с любой дальности. А уж если ты стоял рядом, а Скрипка начинал орать, то казалось, что тебя вот-вот сдует мощным ветровым потоком.
Орал Скрипка часто. Рвал струны, так сказать. Причина для крика была, в принципе, всегда одна – нарушение