рыбы подала голос лягушка: на имя «Вайолет» это не походило. Вайолет продолжила свой путь по призрачному мостику через рощицу тополей с шапками листвы, похожей на вставшие дыбом волосы. Дальше расстилалось поле, пересеченное подобием живой изгороди из кустарника, молодых шелестевших деревьев и груды камней для начатой каменной стены. Вайолет шла и шла, сама не зная куда и чувствуя (то же самое спустя годы почувствует и Смоки Барнабл), что, возможно, она вовсе и не покинула Эджвуд, а просто попала в какой-то новый, ведущий наружу иллюзорный коридор.
Путь показался ей долгим. Обитатели живой изгороди – кролики, горностаи, ежи (а водятся ли здесь эти существа?) – молчали: то ли не обладали голосом, то ли притихли нарочно, Вайолет не знала. От росы ее босые ноги сначала застыли, потом онемели. Она натянула плащ на голову, хотя погода стояла мягкая, но от света луны ее как будто знобило.
Вайолет не знала, какой ступила ногой и когда, однако местность вокруг стала казаться ей знакомой. Она посмотрела на луну и по ее улыбке поняла, что очутилась где-то, где никогда прежде не была, но знала, что это где-то – где-то еще. Заросший осокой и усеянный цветами, словно звездами, луг переходил в холмик, на котором высился дуб, в тесном неразлучном объятии с терновником. Сердце у Вайолет забилось, а ноги сами понесли ее вперед: она знала, что тропинка, огибавшая холм, приведет ее к домику, пристроенному по ту сторону.
– Вайолет?
Из круглого окошка сочился свет лампы, а над круглой дверью была прибита медная голова, в зубах которой торчал дверной молоток. Но стучать было незачем: дверь распахнулась, как только она подошла.
– Миссис Андерхилл, – сказала Вайолет, дрожа от муки и радости вместе, – почему вы не сказали мне, что оно будет вот так?
– Входи, дитя, и ни о чем не спрашивай; если бы я знала больше, я бы тебе сказала.
– Я думала… – начала Вайолет и умолкла: на мгновение у нее перехватило дыхание.
Она не могла сказать, что думала раньше; думала, что никогда не увидит ее снова, никогда не увидит никого из них – ни единой фигурки в полумраке сада, ни одного личика, тайком прильнувшего к цветку жимолости. Корни дуба и терновника, которые и были домом миссис Андерхилл, освещались ее крошечной лампой; и когда Вайолет подняла к ним глаза и сделала длинный прерывистый вдох, чтобы удержаться от слез, она ощутила темный запах земли, от них исходивший.
– Но как же… – едва выговорила она.
Маленькая, согбенная миссис Андерхилл, укутанная с ног до головы шалью и в огромных шлепанцах, предостерегающе подняла палец, почти такой же длинный, как и спицы, которыми она вязала.
– Не спрашивай как, – сказала она. – Разве ты не видишь, что оно есть?
Вайолет пристроилась возле ее ног: нашлись ответы на все вопросы, которые, пожалуй, уже мало что значили. Вот только…
– Ты могла бы мне все же сказать, – и тут глаза ее наполнились счастливыми слезами, – что все дома, в которых мне предстоит жить, заключены в одном.
– Да неужто. – Миссис Андерхилл продолжала