что-то приятное.
– Ладно. – Но прежде чем Вайолет перевернула следующую карту, Нора ее остановила: – Погоди. С этим шутить не стоит. Ведь мы с самого начала не условились, что гадаем на Августа, а вдруг ему выпадет что-то ужасное? Разве мы не заволнуемся – а вдруг оно и вправду сбудется? – Нора окинула взглядом сложный узор из карт, впервые встревоженная их властью. – А оно всегда сбывается?
– Не знаю. – Вайолет перестала раскладывать карты. – Для нас – нет. Я думаю, они способны предсказать то, что с нами может случиться. Но – ведь мы защищены, не правда ли?
Нора промолчала. Она верила Вайолет и верила, что Вайолет известно о Повести такое, о чем она даже не догадывается, но защищенной она себя никогда не чувствовала.
– В жизни случаются разные несчастья, – сказала Вайолет, – пускай и самые обычные, так если карты о них предупреждают, я им не хочу верить.
– И ты еще меня поправляешь! – рассмеялась Нора.
Вайолет, тоже смеясь, открыла следующую карту: четверка кубков, в перевернутом виде.
– Усталость. Досада. Отвращение. Горький опыт.
Внизу, у входной двери, задребезжал колокольчик. Нора вскочила на ноги.
– Странно, кто бы это мог быть? – проговорила Вайолет, собирая карты.
– Откуда мне знать? – отозвалась Нора. Она опрометью подскочила к зеркалу, взбила свои пышные золотистые волосы и одернула блузку. – Может, это Харви Клауд, он говорил, что зайдет вернуть книгу, которую я ему давала. – Перестав суетиться, она вздохнула, как бы досадуя на то, что им помешали. – Пожалуй, пойду взгляну.
– Да, – согласилась Вайолет. – Пойди взгляни. Погадаем как-нибудь потом.
Но когда, неделю спустя, Нора попросила Вайолет повторить урок и Вайолет направилась к ящику комода, где хранились ее карты, их там не оказалось. Нора утверждала, что не брала их. Не оказалось их и в другом месте, куда Вайолет могла по рассеянности сунуть шкатулку. Выдвинув чуть ли не все ящики и раскидав бумаги по полу, Вайолет, озадаченная и обеспокоенная, присела на край кровати.
– Всё, пропали, – сказала она.
– Я сделаю все, что ты хочешь, Август, – сказала Эми. – Все, что ты хочешь.
Он склонил голову к ее раскинутым коленям и тихо произнес:
– Боже мой, Эми, боже мой. Господи, прости меня.
– Не божись, Август, это нехорошо.
Ее залитое слезами лицо туманилось так же, как опустевшее октябрьское поле, на котором черные дрозды охотились за зернами кукурузы, вспархивая по невидимому сигналу и вновь опускаясь на землю где-то еще. Эми положила свои потрескавшиеся после уборки урожая ладони на руки Августа. Оба дрожали от холода и от вгонявшей в озноб близости.
– Я читала в книгах, что люди, бывает, какое-то время любят друг друга, а потом перестают. Никогда не могла взять в толк почему.
– Я тоже, Эми.
– Я всегда буду любить тебя.
Август поднял голову: его настолько переполняло уныние и болезненное чувство раскаяния, что