их бедра усыпанные блестками платья.
Смоки неотрывно смотрел на девушек. Хотя Джордж Маус и учил его держаться настоящим мужчиной Города и не робеть перед женщинами, жизненную привычку было не так-то легко преодолеть, и Смоки не мог отвести глаз от сестер. Только после почти до неприличия затянувшейся паузы, во время которой он от неуверенности чувствовал себя словно бы парализованным, Смоки наконец решился: заставил себя ступить на ковер и подойти к девушкам. Джордж вечно твердил ему: «Ради бога, не будь размазней». Стараясь изо всех сил не быть размазней, Смоки опустился рядом на пол с застывшей на лице улыбкой, в позе, которая со стороны внушала боязнь, что он вот-вот рассыплется на части (именно так он себя и ощущал и, встретившись глазами с Дейли Элис, более всего был поражен тем, что она его вообще видит). У Смоки была привычка крутить бокал, зажатый между большим и указательным пальцами, чтобы кусочек льда, болтаясь, быстрее охлаждал напиток. Он поступил так и сейчас, и кубик льда звякал о стенки бокала, будто призывный колокольчик.
– Вы часто бываете здесь? – нарушил Смоки молчание.
– Нет, – спокойно ответила Дейли Элис. – В Городе не бываю. А здесь иногда, когда у папы есть дела, или… ну и всякое такое.
– Он ведь доктор.
– Не совсем. Во всяком случае, он больше не практикует. Теперь он писатель. – Она улыбалась, а Софи опять хихикала у нее за спиной. Дейли Элис продолжила разговор с таким видом, словно ее целью было проверить, сколь долго она сможет сохранять невозмутимость. – Он пишет рассказы о животных, для детей.
– Вот как?
– По одному в день.
Смоки заглянул в ее ясные смеющиеся глаза цвета темного бутылочного стекла и как-то необычайно странно себя почувствовал.
– Они, должно быть, не очень длинные, – проговорил он, с трудом сделав глоток.
Смоки не мог понять, что́ с ним происходит. Конечно же, он влюбился – и влюбился с первого взгляда, но раньше он тоже влюблялся – и всегда тоже с первого взгляда, однако ни разу не испытывал того, что испытывал сейчас: внутри его словно росло что-то – и росло неумолимо.
– Он пишет под именем Сондерс, – продолжала Дейли Элис.
Смоки притворился, будто напрягает память в попытках вспомнить это имя, но на самом деле силился доискаться до причины, почему у него сделалось на душе так чудно́. Это занятное ощущение перетекло к нему в руки, лежавшие на сдвинутых коленях; он пристально в них всмотрелся: они казались тяжелыми, как чугун. Смоки переплел непослушные пальцы и произнес:
– Замечательно!
Девушки расхохотались, и Смоки расхохотался вместе с ними. В приливе нового чувства его так и подмывало смеяться. Дымок от травки тут был ни при чем – тогда бы Смоки, как обычно, сделался невесомым и прозрачным. Случилось обратное. Чем дольше Смоки смотрел на Элис, тем сильнее становилось испытываемое им чувство; чем дольше Элис смотрела на Смоки, тем острее он ощущал… что именно? В ходе беседы они просто взглянули друг на друга – и в