на дворике во всю длину. Он полагал, что ему осталось еще подниматься несколько ступеней, и высоко поднял ногу.
– Фу ты, косолапый! – воскликнул Лю Пи, получивший тумака от пошатнувшегося товарища. – Уж больно ты спешишь! Видно, боишься остаться без ужина.
Мафу любил больше всего поесть и всегда боялся, что ему мало оставят, если он не поспеет во-время к обеду или ужину.
– А что сегодня на ужин? – спросил он, помогая Лю Пи подбирать упавшую от толчка руду, которая еле белела на дворике при наступившей раньше времени темноте.
– На ужин? Мой рассказ о подземных демонах.
– Этим сыт не будешь после работы в шахте! Если мальчики ничего вкусного не приготовили, я не стану слушать, а завалюсь спать, и даже твои демоны мне не помешают всхрапнуть.
– Ш-ш! – испуганно зашипел Лю Пи. – Слушай, демоны воздуха уже завыли!
Накаленный воздух темной ночи был странно неподвижен, когда рудокопы вылезли из шахты; серая мгла, надвигавшаяся с запада, уже окутала небо и скрыла звезды. Зловещая тишина царила вокруг. Но, прекратив беседу, рудокопы ясно расслышали глухой шум, шедший с запада, и резкий свист и вой, доносившиеся из ущелий Кату.
– Идем в фанзу, сейчас и у нас начнется бесовское веселье! – вскрикнул Лю Пи, подхватывая холстину с рудой.
Резкий порыв ветра пронесся над поселком, и устья многочисленных шахт приветствовали его глухим вздохом. Что-то зашуршало поблизости. Из другого конца поселка донесся хриплый и протяжный крик осла, закончившийся фырканьем, звучавшим как насмешка, и опять все стихло. Рудокопы направились к фанзе, бумажное окно которой еле светилось в темноте.
– Готов ли ужин? Что сварили? – спросил Мафу, едва ввалившись в дверь.
– Не совсем готов. Огонь плохо горит сегодня, – ответил голос Хуна, скорчившегося около топки.
На кане в осколке разбитой чашки горел в масле фитиль. Пао вытирал посуду, тряпкой, которая при этом скудном освещении казалась совершенно черной.
– У-у, нахалы! За хуан-янгами опять бегали, оттого и. огонь не горит, – проворчал Мафу.
Лю Пи положил в угол холстину с рудой; под вечер ему удалось наткнуться на место в жиле с видимым золотом, и он осторожно выковырял из него весь кварц и принес с собой, чтобы утром, при дневном свете, измельчить его в ступке, промыть в чашке с водой и таким способом утаить полученное золото от надзирателя, присвоив себе и казенную долю. Так поступали все рудокопы, когда им попадалось видимое золото – надзиратель обвешивал их в свою пользу, они отыгрывались иным способом, и в результате страдала китайская казна. Но предупредить утайку не было никакой возможности; нельзя же было приставить к каждому рудокопу надзирателя.
Сложив мешок, Лю Пи подошел к топке кана, присел на корточки, достал трубку и табак и, закуривая от огня, пылавшего под клокотавшим котлом, спросил:
– Что ты настряпал, Хун?
– Гуамянь[9] с салом. Сейчас поспеет.
– Гуамянь