он кротко.
– Почему?
Он скорбно вздохнул.
– Я мирный мыслитель, разве по мне не видно? Я же весь из себя думающий, а не дерущийся. Потому не беру в руки… такое. Не выношу даже вида крови… Мне становится так грустно, так грустно.
Она не верила своим ушам.
– Не выносишь крови?
Он кивнул.
– Я же сказал.
– Но… кто залил кровью там весь берег?
Он поморщился.
– Разве весь? Ты преувеличиваешь. И вообще… было бы больше, если бы взял меч. А так… гм… зуботычины, пинки, кого-то отпихнул, кого-то толкнул… Все по мелочи. Это, можно сказать, не в счет. Вся жизнь у нас толкательная и пихательная. А еще и зуботычная. У нас, у людей. Это муравьи помогают друг другу, потому так люблю на них смотреть…
– А людей не любишь?
– Не люблю, – признался он. – Но других нет, потому приходится работать с тем матерьялом, что есть.
Он умолк, впереди на лесной тропе белеет человеческий череп. Олег замедлил шаг. Смотрел он, как обратила внимание Барвинок, не на череп, а по сторонам, особенно всматривался в заросли кустов в двух десятках шагов.
– Что, – спросила она задиристо, – страшно?.. Но это всего лишь кости.
– Да, – согласился он, – только где остальные? Кто-то принес и положил здесь. Какой-то знак. Возможно, дальше идти запрещено? Как думаешь?
Она запнулась, как-то о таком и не подумала, просто лежит череп и лежит, и только сейчас понятно, что мог бы лежать в сторонке, но не на тропке, где всякий отшвырнул бы пинком.
Барвинок присела и осторожно взяла череп в руки.
– Ладно, – сказала она решительно, пора постепенно брать инициативу в свои руки, – пойдем, а то и ночевать придется в лесу…
Она сделала несколько шагов, смотрела не столько под ноги, сколько прислушивалась, идет ли он следом, мужчинами нужно руководить умело, подошва соскользнула по влажной глине, она взмахнула руками, удерживая равновесие, но не поймала и обрушилась в скопище прелых листьев…
…брызги затхлой воды взлетели вместе с этими листьями, как ей показалось, выше вершин деревьев. Зловоние ударило в ноздри и отозвалось болью в черепе. Она отчаянно забарахталась, эти прошлогодние листья покрывают не твердую землю, как ожидала, а поверхность мелкого лесного болотца. Лягушки прыгали уже и с дальних коряг, руки облепила тина, что прячется под опавшими листьями, ряска попала в рот.
Отплевываясь, она принялась вопить, голос казался ей слабеньким, однако кусты затрещали, Олег появился, могучий и великолепный, как буй-тур.
– Ты чего, – охнул он в патетическом изумлении, – туда полезла?
Она сразу ощутила себя спасенной, ответила раздраженно:
– Как это чего? Не понимаешь? Живу я здесь, живу!
Он остановился, почесал затылок.
– В смысле… это ты домой, значитца, пришла?
Она снова выплюнула ряску, вонючая темная вода уже поднялась до ее губ, приходится закидывать лицо.
– Да-да! – крикнула она сердито. – Но я здесь не хочу… дай же наконец руку!.. Или что-нибудь…
Он пробормотал:
– Руку