воришку – и в кутузку.
– А что, очень даже может быть.
Лариска захихикала, скаля свои попорченные сладостями зубы. Никита тоже осклабился, но тут же скорчил болезненную гримасу.
– Звони, котик, – простонал он. – Мне действительно плохо. Хочешь, чтобы я умер у тебя на глазах?
– Типун тебе на язык, – рассердилась Лариска, хватая телефонную трубку.
Пока она беседовала с охраной, Никита стоял рядом, держась за ее левым плечом, а как только трубка легла на место, коротко взмахнул выхваченной бритвой: раз, другой, третий… Несколько секунд Лариска стояла неподвижно, лишь кровь струилась между ее пальцев, которыми она обхватила шею. Потом она посмотрела Никите в глаза и издала жуткий хрипящий звук, который иногда можно услышать в испорченных водопроводных трубах:
– Грл-л-л?
Никита попятился, бормоча:
– Ну-ну… Все в порядке, что ты… Не надо кричать…
– Бла-бла-аа…
Захлебывающаяся кровью Лариска никак не хотела падать, продолжала топтаться на месте, сипя и булькая, как будто непременно желала сказать нечто важное напоследок, а о чем им теперь было говорить? Зачем?
– Прекращай это, – взмолился Никита, пытаясь избавиться от бритвы.
Ручка липла к ладони, бритва никак не желала закрываться, пришлось изрядно повозиться, прежде чем она исчезла в заранее приготовленном пакетике, а когда это наконец произошло, Лариска мягко осела на пол. Взглянув на нее, Никита сразу понял, что лучше бы он этого не делал. Зияющая на ее горле рана походила на второй рот, разинутый в немом крике. Ярко-красная кровь не просто текла оттуда, а выплескивалась судорожными толчками, разливаясь вокруг сидящей на полу девушки маслянисто поблескивающей лужей. Зато ее широко раскрытые глаза совершенно утратили прежний блеск. И веснушки с кожи почему-то исчезли, даже на тех участках тела, которые не были перепачканы красным…
По пути через Москву Никита дважды останавливал машину и высовывался наружу, не в силах подавить приступы тошноты. Зато на душе было спокойно. Он знал, на что шел, когда умыкнул генеральский компьютер. Теперь всего несколько часов отделяли его от заветной цели – восьмисот тысяч долларов, в которые, после длительных торгов, был оценен старенький «Пентиум» невесть какого поколения. Собственно говоря, в комиссионке эту развалину вряд ли удалось бы сбыть даже за полтыщи, но информация, хранящаяся в электронных недрах компьютера, оказалась поистине бесценной. Никита догадывался об этом с самого начала и не прогадал. Он вообще редко когда прогадывал, Никита Сундуков. Вскормленый американскими окорочками и гамбургерами, вспоенный пепси-колой, повидавший на своем веку больше голливудских фильмов, чем сновидений, он твердо усвоил, что неудачникам в этом мире делать нечего. Или ты распихиваешь локтями ближних и успеваешь к добыче первым, или тебя оттирают на обочину жизни, туда, где тебе остается лишь жевать сопли на митингах таких же убогих да обиженных, как ты сам. Третьего не дано. Кто не успел, тот опоздал. Кто опоздал, тому – оттопыренный средний палец перед носом. Поимей