рабочую силу. Власть на местах скоро осознала необходимость создания резерваций, куда можно было компактно разместить китайское население, однако рассыпанную крупу нелегко собрать обратно в мешок. Дальневосточные маньцзы трудно поддавались переселению и успешно обходили предписания власти даже после чумы конца 1890-х годов. Впрочем, восстание боксёров и смежные события дали активное становление чайна-таунов Русской Маньчжурии. Владивостокская Миллионка была лишь одним из первых таких районов, которые быстро начали распространяться по всей Российской Империи с началом Первой мировой войны. Дешёвая рабочая сила была востребована при строительстве железных дорог и вырубке леса. Эта же сила, распространившись через Дальний Восток в Сибирь и в Европейскую часть России, влилась в ряды Красной Армии, когда того потребовала революция. После окончания Гражданской войны китайцы снова рассеялись по разным частям страны, образовывая новые этнические поселения в городах Советской России. Пшеничный знал об этом из рассказов своего деда по материнской линии, проведшего довоенную молодость в Новосибирске, откуда был родом его отец. Аркадий Изосимович любил рассказать внуку что-нибудь из собственного детства, в котором, по его словам, было много драк с Закаменскими хулиганами, конопляного масла, строек и китайцев, которые выращивали огурцы, торговали на улицах пирожками и держали прачечные.
«Мальчишки бегали за ними, дразнили: „Соли надо? Ходя, соли надо?“ Не знаю, откуда пошла такая традиция. Китайцы не отвечали на это, не обращали внимания, вообще они были тихие. Только один раз я видел, как китаец-сапожник ответил из своей будки приставшему к нему пьяному мужику: „Русский дурак ты! Свободы надо?“ Очень я тогда удивился, до сих пор перед глазами тот пьяный мужик – тоже не ожидал такого поворота, глаза вытаращил, смотрит. Так и ушёл». Аркадий Изосимович рассказывал, что в 37-м или в начале 38-го, но ещё до Бухаринского процесса, отец перевёз их с матерью на Донбасс, где сам устроился работать на шахту. Когда началась война, и отец добровольцем ушёл на фронт, он отправил семью обратно в Новосибирск, к тётке. Это было в начале осени 1941-го года и в это время китайцев в Новосибирске уже не было. Возможно, Аркадий Изосимович и не обратил бы на это внимания, если бы не его детская любовь к пирожкам, которые китайцы готовили возле старого деревянного цирка прямо на глазах покупателей – таких пирожков больше никто не пёк. Исчезли также прачечные и башмачные будки, исчезли овощи.
В раннем детстве дедушкины рассказы заменяли Пшеничному сказки, однако они повторялись и, в конце концов, стали неинтересны. Дедушка, впрочем, не перестал что-то рассказывать, но теперь это был только фон, наподобие настенного радио, которое имелось в квартире каждого советского жителя. С исчезновением таких радиоприёмников, не стало и Аркадия Изосимовича. Пшеничный вспомнил его рассказы, только