уколов в мышцы зараженного города.
Снег – на улицах.
«Запретная зона» (на четырех языках).
Выходит, что вход в квартал опасней самой войны…
Снег – на бронзовых крупах коней,
морозом схваченных на бегу.
Снег – на каменных девах,
еще сберегших свою невинность.
Выбор
Правду,
всю правду,
ничего, кроме правды.
Голый,
как новорожденный.
Голый, как омытый мертвец.
Ни города – убежища,
ни рогов храмового жертвенника – ничего
на опускающемся горизонте.
Голый, голее некуда.
Один. И нет одиноче.
Язык – за зубами.
Если язык развяжется…
А если в конце концов —
язык развязать?..
Голый. Лицом – к горам.
И не поднять руки, чтобы отстраниться.
Эта усмешка отрогов гор,
когда человек произносит: «Я…» —
и все. И больше ни слова.
Вороны вносят имя его
в свой черный список.
Разлом
Сирийско-Африканский геологический разлом
пролег через мой хребет:
дымы… эхо вулканов… и т. д. и т. п.
Идя навстречу волнам слухов о тектонике дня —
выйдете на меня.
Я – живое свидетельство катаклизмов —
еще чадят опаленные скалы —
смерти моей по плечо.
Но что я помню?.. кроме как – птичьи стаи
за полчаса перед трясеньем земным…
Беженок-птиц – перед землетрясением, беженок в небо,
в сохраняющие дистанцию с нашей землей – небеса…
Воды сходят теперь уже в другие моря, куда
и смывают наносы прежних клятв, долгов, обещаний…
Дура беспамятная – вода!
…от отчаяния тотчас
исцеляющая вода!
Осенний вечер в Мабийоне
Октябрь. Сумерки. Мабийон.
Этот вечер – он ни Богу, ни времени…
Он ничей, он не принадлежит ни эпохе,
ни родине,
расположенной где-то в области сердца.
Низкого небольшого зала
нависшие потолки. Подвал. Своды подвала,
в котором от сих до сих – с десяти до пяти —
тебе позволено вычеркивать имена и даты,
физиономии населенья столицы,
позволено быть одному. С собою наедине.
Один на один. И никого за плечами,
и никого у плеча —
сам себе город без стен и не за что уцепиться.
Один в бутафории тесного зала —
собрания галлюцинаций,
битком набитого сонмом призрачных лиц,
жарко и медленно выплывающих из декораций.
Один на один и с собою наедине.
Не имея ни в прошлом начал,
ни в будущем продолжений.
И нечему продолжаться.
Один.
Настоящее время высвечено и освещено.
В жизни уже никто не окликнет.
Хотя