Риге, чёткостью строя и высокими ботинками мучительно напоминая фашистов времён второй мировой. Анна задавала вопросы о планах организации, о законности их вооружения, о преемственности программ наци, а молоденький краснеющий латыш Марис Клявиньш старался казаться воинственным и сдержанным, отводя глаза от её мини-юбки. Сегодня на планёрке разбирали этот материал и толстый и ироничный Женя Закерман – вечный оппонент Анны, впервые признал, что материал Журавлёвой сделан бесстрашно. Ей даже поаплодировали несколько человек.
Весь день Анна ходила именинницей, а после обеда в её кабинете раздался телефонный звонок, и она услышала красивый глубокий женский голос.
Латышский акцент был несильным, прибавляя шарма невидимой собеседнице:
– Я бы хотела поговорить с Анной Журавлёвой.
– Это я, добрый день.
Девушка сделала паузу:
– Это Инга Висконя. Понимаете, Анна, я должна вам объяснить одну вещь, которая может причинить вам боль.
– Говорите, – напряглась Анна.
– Я читаю ваши статьи, я думаю, что вы – сильная женщина, и для вас будет лучше узнать правду, даже если это тяжёлая правда.
– Ну, говорите же…
– Мы с Олегом уже давно любим друг друга. Между нами очень сильное притяжение: и физическое и интеллектуальное.
Девушка помолчала, ожидая ответа. Анна тоже молчала.
– Он мучается, потому что он никогда не бросит вас и сына. Но и меня тоже он не может оставить. Он уже пытался несколько раз меня бросить. И всегда возвращался. Я тоже хотела его бросить, потому что я устала так жить, собиралась уехать в США в одно крупное агентство, но я… я тоже не смогла.
«Вот и всё», – подумала Анна. Она давно чувствовала, что её муж изменился, и несколько раз пыталась пробить его закрытость сначала разговорами, затем слезами, криками. Но ничего не помогало. В их жизни что-то безвозвратно закончилось.
– Алло? Вы меня слышите? – забеспокоилась девушка в телефоне.
Анна бросила трубку.
Она зачем-то вышла из кабинета, прошлась по редакционному коридору, стрельнула папиросину у удивлённой уборщицы – вечно пьяной латгалки Аннушки, помяла протянутую ей «Приму», понюхала её и с отвращением выбросила. В таком виде её застала Власова, выглянувшая из своего кабинета и спросившая:
– Кофе пойдём пить?
– Нет, спасибо, Лен, я не хочу, – собравшись с последними силами и даже пытаясь изобразить улыбку, ответила Анна, глядя прямо в глаза Власовой. Та, что-то почуяв, долго смотрела ей вслед.
Затем вернулась в свой кабинет и закрылась в нём на ключ. На столе лежала бумажка – письмо, которое она получила утром с редакционной почтой: «Русская свинья Анна, возвращайся на Родину. Родина мать тебя зовёт!» Буквы были вырезанными из русских газет… Таких писем она получила уже сотню… Как и многие журналисты из русских газет в Латвии. И она уже перестала обращать на них внимание. А сейчас ей вдруг показалось, что буквы стали кривляться перед ней – злобные и холодные, приклеенные на бумагу