между Ангулем и Першем.
Отец Дитрих почему-то быстро взглянул в мою сторону, лицо напряглось:
– Хорошо, нужно успеть подготовиться.
– Как? – спросил я. – Кроме покоев…. Что-то особое?
Он покачал головой:
– Нет, люди из Ватикана, что бы о них ни рассказывали, на самом деле неприхотливые. Приготовиться надо иначе… Провести ночь в бдении перед распятием Иисуса, подумать о себе и своей жизни, вспомнить, что сделано не так, и попросить у Господа прощения…
Я сказал сэру Торрексу:
– Отправьте гонца в домик с красной крышей, он сейчас свободен, пусть отдохнет. А мы подготовимся к приему высоких гостей.
Он сказал с готовностью:
– Я могу подобрать для них покои!
Я взглянул на отца Дитриха. Тот кивнул.
– Только позаботьтесь, чтоб их покои были недалеко от часовни.
Сэр Торрекс преклонил колено и припал к его руке. Отец Дитрих перекрестил склоненную голову.
Лицо Великого Инквизитора оставалось встревоженным.
– Ну вот, – произнес он, – а вы, сэр Ричард, только что про незамутненное счастье.
Сэр Торрекс вскочил на коня и унесся, за ним ускакал только один всадник, остальные бдили, охраняя сюзерена. Отец Дитрих обеспокоенно смотрел вдаль, словно видел нечто сквозь пространство далеко впереди, а увиденное тревожило еще больше.
Я спросил быстро:
– Что не так, святой отец?.. Мы установили власть над целым королевством – этого достаточно для пристального интереса со стороны Ватикана. К тому же оно на этой стороне Великого Хребта!
Он медленно и несколько неуверенно кивнул:
– Все так…
– Но что вас тревожит?
Он посмотрел на меня с сомнением:
– Из Ватикана нелегок путь. Там много опасных мест… Оттуда нелегко добраться в эти края. И всякий раз заранее предупреждают о приезде высоких гостей.
– Всякий раз?
Он кивнул:
– Да.
Я сказал осторожно:
– Если дороги столь опасны, гонцы могли и не добраться?
Он покачал головой:
– Они всегда добираются.
– Их защита столь совершенна?
Он отвел взгляд, у священников свои тайны, медленно наклонил голову.
– Пока еще, – произнес он осторожно, – не было случая, чтобы гонца Ватикана кто-то остановил или задержал. Или что-то.
В этот раз голос его был тверд.
С утра, хотя уйма дел, я проснулся с мыслью о прибывающих из Ватикана. И хотя явно не ко мне, это заботы отца Дитриха, однако нехорошее чувство, из-за которого проснулся на час раньше, лежит во мне, как тяжелая грязная льдина.
Вошли придворные, удостоенные чести быть допущенными к утреннему туалету моей светлости. Один взял в руки зеркало, другой открыл роскошную шкатулку из слоновой кости, там гребни и расчески, я посмотрел на их крайне важно-серьезные и даже торжественные лица, вздохнул и отказался от мысли создать чашку горячего крепкого кофе.
Мельком взглянув в зеркало, я сказал нетерпеливо:
– Хорош!.. А теперь уберите, я себя уже о�