к победе. Отличнику боевой и политической подготовки Александру Вощюку». Кружка стояла на буфете.
В принципе, кроме надписи в кружке не было ничего ценного. Стандартная полулитровая кружка из толстого стекла. Даже без ручки, она откололась еще до моего рождения. Но отцу кружка была дорога как память о годах проведенных в спортроте, когда, по его словам, он подавал большие надежды как легкоатлет.
– Это мой талисман, – сказал отец. – Теперь он разбит.
– Ой, подумаешь, купим новую, и надпись сделаем не хуже прежней, – мать попыталась сгладить ситуацию.
– Папа, ты же ей никогда не пользовался, – я тоже не понимал, в чем ценность этой старой кружки.
– Не пользовался, потому что берег, – сказал отец, и больно ударил меня по затылку.
Я заплакал.
– Папа, ты – дурак.
– Эдик, я тебя просил никогда не называть меня дураком? Просил?
– Просил, но я забыл. Папа, прости меня.
Но отец не простил, стащил с меня штаны и отшлепал рукой фрезеровщика мою голую задницу. Как-то очень-очень больно. Аномально больно.
Этот стресс, как я сейчас понимаю, запустил во мне какие-то механизмы, видимо, я очень хотел понять, за что меня так побили. То есть, имело место гипертрофированное детское любопытство.
Отец тоже заплакал и обнял меня. И я вдруг ощутил себя его частью. Вместе со всеми его мыслями. Мысли были такие: «Анну Каренину» я не читал, поэтому меня не приняли на филфак, я остался без высшего образования, жена не любит, про мой день рождения все забыли, хотел выпить пива, но теперь не из чего». Все мысли отец думал одновременно. Но главной на тот момент была мысль, что сын его не уважает и смеется над ним. Эта мысль была передана, так сказать, прописными буквами.
Мать, опомнившись, оттолкнула отца и прижала меня к себе.
– Ты что творишь, скотина?
Едва она коснулась меня, внутренний телеграф отстучал теперь уже ее мысли: «Нет, надо разводиться, видно, чувствует, что мальчик не его, сама давно хотела грохнуть эту кружку о голову Александра».
Когда скандал улегся – мать решила все-таки не разводиться, ей пришлось сходить за пивом для отца, а потом и за водкой – я спросил:
– Мама, а кто мой папа?
– Как это кто? – мать побелела, но голос ее не дрогнул. – Пойди, полюбуйся, в соседней комнате пьяный лежит, день рождения с чертями празднует (отец что-то кричал во сне).
Мать заплакала. Я прижался к ней, чтобы утешить, и узнал, что с высокой долей вероятности моим отцом мог быть учащийся местного профтехучилища, будущий закройщик. «Но почему у него такой вопрос, кто может об этом знать? Наверняка даже я не могу сказать, самой интересно».
Я понял, что для того чтобы принять мысли другого человека, с ним надо вступить в физический контакт. Прикоснуться, погладить по голове, пожать руку. В принципе можно было получать сообщения и через одежду, образно говоря, слегка соприкоснувшись рукавами, но в таком случае много