тот бандит – или вы забыли историю с вашим ларцом? – гулял бы себе на свободе! Вместо того чтоб слезы проливать, ей в милицию обратиться надо, вот что скажу вам, голубушка. Как хотите! – Он принял вид независимый и даже надменный. – Ради вас я готов оказать ей протекцию… На Петровке у меня есть кое-какие связи…
– Да знаю я их, ваши связи! – досадливо отмахнулась она. – Один свет в окошке… Что может сделать ваша милиция, ежели человек исчез? Понимаете? Ис-чез! Она когда утром на дачу примчалась, то чуть в обморок не упала. Кабинет Аркадия изнутри заперт, а самого его нет. Испарился. И ковер текинский вместе с ним.
– Хороший ковер-то?
– При чем здесь ковер, когда человек пропал бесследно? – возмутилась она.
– Вы же сами сказали про ковер, – обиженно надулся Лев Минеевич, – а теперь кричите… Может, кража это простая! Ясно?
– Какая же это кража, коли пропала лишь старая тряпка? А у Аркадия Викторовича, между прочим, камушки есть! Не чета ковру. У Людмилы Викторовны в комнате тоже драгоценности лежали, кольца… Да и как вору-то было залезть, когда все заперто? Кабинет-то на крючок замкнут! И никаких концов!
– Милиция бы нашла, – с непреклонной уверенностью откликнулся Лев Минеевич.
– Вот заладил – милиция, милиция… Русским же языком говорю, не человеческого разумения тайна эта… А может, Аркадий Викторович нарочно исчез!
– Как это – нарочно? – не понял Лев Минеевич. – На пари?
– Совсем другое, вы послушайте. – Она перешла на шепот: – Не простой он человек, я это сразу поняла. Не нашего мира.
– Марсианин, что ли? – Он пренебрежительно усмехнулся.
– Про Калиостро слыхивали?
– Ну, наслышан.
– Про графа де Сен-Жермен?
– Уж не ваш ли это Аркадий Викторович?
– Что знаю, то знаю. – Она упрямо поджала губы. – Только признак один есть, верный.
– Не пойму я вас, Верочка! Ей-богу, не пойму, куда клоните. Признак какой-то…
Вместо ответа она кинулась к трельяжу, схватила шкатулку и с грохотом опрокинула ее на стол. По липкой обшарпанной клеенке запрыгали пуговицы, крючочки, кольца, бусы, египетские скарабеи из змеевика и халцедона, нефритовые диски, окаменелые фисташки и позеленевшая мелочь, в том числе копейки с двуглавым орлом. Чего только не было здесь: спутанные разноцветные мотки мулине, пакетики швейных иголок, веер из слоновой кости, наперсток, грибок для штопки, китовый ус от корсета, драная перчатка из лайки, серебряная пудреница с алмазной монограммой, охотничий манок на чирка и розовая игривая подвязка, начисто запрещенная во времена оные в Институте благородных девиц.
Нервные старушечьи пальцы в коричневых пергаментных пятнах торопливо выхватывали из этой неописуемой кучи пыльные, замутневшие самоцветы, искусно оправленные в золото и серебро.
– Вот вам! Вот! – Взволнованная Чарская совала драгоценности Льву Минеевичу под самый нос. – Помните мой бриллиантик? А этот аметистик видели? Хризолитовые серьги? Печатку из раухтопаза?
– Помилуйте,