Лобсан только прошептал охранительную формулу, которая, как его учили, годилась на все случаи жизни. – Наши ламы в такую ночь выпускают в помощь путникам небесных коней.
– Слушай больше! – огрызнулся Пурчун, вырывая плащ из когтей ежевики. – Неужели ты и вправду веришь, что бумажные лошадки, которых пускают по ветру монахи, превращаются в живых скакунов? Ты видел это своими глазами?
– Однажды я нашел в горном ущелье оседланную лошадь!
– Где это было? – Пурчун ловко спрыгнул с высокой ступени и остановился, чтобы помочь спутнику.
– В Ладаке. У красной скалы, где нарисован Махакала и стоят пять белых ступ.
– Знаю это ущелье. – Пурчун, прижавшись спиной к нависшему над обрывом камню, обогнул опасное место. – Наверняка лошадь принадлежала какому-нибудь путнику.
– Куда же он тогда девался? – возразил догнавший его Лобсан.
Жители неприступной гималайской страны, где сверкающие хребты царапают небо, а в пропастях стынет синий туман, они не боялись здешних невысоких гор, вершины которых не знают снегов. Даже когда обрушился ливень и по отвесной, поросшей цепкими вьюнками стене хлынули глинистые потоки, они продолжали спускаться все так же уверенно и быстро.
– Куда же тогда девался человек? – вновь спросил Лобсан, когда они присели передохнуть в неглубокой нише.
– Может быть, он упал в пропасть или его утащили духи, – высказал предположение Пурчун. – Но скорее всего лошадь просто убежала вниз с ближайшего перевала… А что ты с ней сделал?
– Как – что? – удивился Лобсая. – Взял себе!
– Даже не попытался отыскать хозяина?
– Зачем? Я был уверен, что это небесный конь, которого послали мне ламы!
– Сказки! Я встречал таких красивых лошадок! – усмехнулся Пурчун. – Они запутались в кроне старого кедра… А человек, чью лошадь ты взял, мог без нее погибнуть.
– Дар богов следует принимать со смирением.
– Шакьямуни[5] учит нас помогать людям.
– Не будем спорить, Пурчун! – вздохнул Лобсан. – Да минует нас гнев здешних богов. Я тебе говорил, что не следовало продавать лошадей.
Они действительно, выгодно распродав в городе все сто восемь тюков сомы, собранной в сиккимских горах на шестую ночь после полной луны, сбыли и всех лошадей вместе с повозками. Поэтому и возвращались теперь на родину пешком.
– Куда бы ты девался сейчас со своей лошадью? – огрызнулся Пурчун. – К тому же мы взяли за них хорошую деньгу!
– Что верно, то верно, – согласился Лобсан. – Мы выручили за своих лошадей чуть ли не втрое.
– Вот видишь! А в Непале мы купим яков и, не успеешь оглянуться, очутимся дома.
– А что они находят в нашей траве, эти прессующие? – Лобсан вынул из-за пазухи ячменную лепешку и, разломив, дал половину товарищу. – Арак, который тибетцы гонят из молока, думаю, окажется покрепче.
– У каждого народа свои обычаи. – Пурчун