со мной!
– Я не могу себе позволить держать домработницу при такой зарплате.
Она вышла из комнаты растерянная и сердитая, словно он предложил ей съехать из дома в двадцать четыре часа. Не хватало только, чтобы он диктовал ей, как жить и как строить быт, будто она маленькая девочка, которую мама отпустила из дома в летний лагерь, но не научила, как застилать постель или гладить футболку.
– Я не говорил, что ты будешь за нее платить.
– Я и не буду за нее платить, – окончательно помрачнела Маруся. – Ни деньгами, ни собой.
– Думаешь, я покупаю тебя?
– Если это так, это унижает нас обоих, – с надменностью свергнутой королевы отозвалась она.
– У меня достаточно средств, чтобы распоряжаться ими, как вздумается, и не оглядываться на чужое мнение. И если я делаю что-то для человека, то не потому, что пытаюсь его купить. Интернат и роддом живут на мои деньги, ветераны получают надбавку к пенсии. Не стоит мне рассказывать, какая я корыстная сволочь.
Он звериным взглядом смотрел в окно, и ей вдруг подумалось, что он разговаривает не с ней, а сам с собой. И «корыстная сволочь» – это тот привычный эпитет, который он давно примеряет к себе, независимо от того, есть корысть в его поступках или нет. И этот внутренний монолог, случайно подслушанный ею, заставил ее иначе взглянуть на успешного промышленника и хозяина города, самоуверенного и самодостаточного, каким он хотел казаться миру.
Он был одинок, этот медведь. Он уже не ждал, что его будут любить за то, что он просто существует на свете. Его положено было ценить за блага, которые он раздавал, бояться за крутой нрав, который он не привык сдерживать, и врать ему о любви и преданности, которых он был лишен. Ей бы следовало если не пожалеть его, то хотя бы проявить сочувствие, но она была эгоистично занята собственной болью и потому отодвинула сопереживание на задний план.
– Я не брошенная девочка, не роженица и не старушка. Я не могу принимать подобные знаки внимания без того, чтобы не думать… – Он в один миг потерял интерес к пейзажу за окном и решительно двинулся к ней, и Маруся отступала до тех пор, пока не наткнулась на стену. – Не надо, прошу вас…
Сегодня испуг в ее глазах был неподдельным, если он правильно прочитал это выражение. А накануне неподдельным было желание, и в тот момент именно слова фальшивили, как расстроенная гитара.
– Признай, что вчера ты все-таки хотела. И если бы не этот болван…
– Если я невольно дала вам повод решить… – попыталась выкрутиться она, и мужчина брезгливо поджал губы, снова услышав фальшь.
– Мне не нужен повод, чтобы что-то решить.
Константин возле лифта встрепенулся и с подозрением заглянул в загадочные лица обоих. Но возле машины хозяин отправил его в офис, а сам занял пассажирское сиденье ауди.
– Говорят, ты купила абонемент на нарушение скоростного режима. Но сейчас не торопись и осматривайся потихоньку, я хочу знать, что ты видишь.
Она мало путешествовала