медсестру полчаса назад кто хотел?
Я осекся, чувствуя себя так, будто меня пнули под дых.
– Кто тебе рассказал? Тебе Цветик нажаловалась?
– Девяносто лет – ума нет, – отреагировала жена. – На кой мне сдались твои цветики-кошечки-рыбки. Сам разбирайся со своим зоопарком.
Жена подняла ладонь, явно вознамерившись смахнуть экран и прервать наш разговор.
– Постой-постой, Юленька! – возопил я. – Не бросай меня так! Ты же видишь, в каком я состоянии!
– А ты, когда меня бросал, много думал о моем состоянии? – сварливо переспросила жена. – Когда по бабам своим шастал, много ты обо мне думал?
– Я ничего не помню, Юля, пойми же ты!
– Очень удобно устроился, – парировала жена. – Как по бабам шастать – так он в здравом уме и твердой памяти. А как память отшибло – так Юля ему сразу понадобилась. Ты паразит, понял? Кровосос. Всю душу из меня высосал. Видеть тебя больше не могу.
– Ну прости, прости, – залопотал я, донельзя огорченный. – Если я в чем-то перед тобой виноват, я готов это признать и покаяться. Просто я ничего не помню. Как наш Андрюшка? Как наш сладкий канапапундель?
– Наш сладкий канапапундель заведует университетской кафедрой, – отозвалась жена. – Под его руководством сейчас три докторские диссертации пишутся. Защита пройдет – поедет с внуками загорать на Аляску.
– Загорать? На Аляску? Ладно, не суть. Он знает, где я?
– Понятия не имею. Вы же с ним двадцать лет как не разговариваете.
– Двадцать лет!!! – заорал я. – Как так?!!
– Себя спрашивай. Ты же ему на дверь тогда указал. Вот и пожинай плоды.
– Юля, подожди… Это все чертовски неправильно. Я ничего не помню. Я… я должен сообщить тебе очень плохую весть, – порывшись в рукаве, я нашел последний, самый действенный аргумент: – Юля, я скоро помру.
Юля вздохнула, приподняв брови, и ничего не ответила.
Последний раз я плакал в далеком детстве и забыл, как это делается. Но где-то за броней лицевых костей вдруг засвербело так сильно, что я понял: еще немного, и я разрыдаюсь.
– Ты не можешь быть такой жестокой! – взмолился я. – Мне очень нужна твоя поддержка. Мне сейчас даже обратиться не к кому, понимаешь? Что мне сейчас делать, посоветуй!
– Составь завещание, – ответила жена и махнула рукой, дав отбой связи.
Не знаю, сколько времени прошло, пока я сидел на больничной койке, раскачиваясь в кататоническом ступоре и раз за разом прокручивая про себя разговор с Юлей. Мне показалось, часы, но, быть может, это были только минуты. Надевать сорванный в досаде браслет, чтобы бросить взгляд на хронометр, мне не хотелось. Впрочем, за фальшивым окном уже сгустились сумерки, и оставалось надеяться, что виртуальная действительность на стенном экране синхронизирована с реальным временем.
В палату ко мне все это время не заходили. Может быть, все меня бросили? И никому до меня теперь нет никакого дела? И даже если я прямо сейчас разбегусь и ударюсь головой о стену, никто мне не помешает?
Хотя