лет, почему бы не побродить по его кривым улочкам и мрачноватым дворикам, а заодно осмотреть стоящую на холме средневековую крепость? Ротный не хотел отпускать меня одного, боялся, что какой-нибудь сумасшедший валах подстрелит. Других охотников полюбоваться на древние камни не нашлось, на экскурсию я отправился в одиночестве, прихватив с собой вещмешок с двумя банками тушенки и буханкой хлеба, ППШ, трофейный «Вальтер» и две гранаты. Я ведь до начала войны в Киеве жил и мечтал стать археологом, поэтому и поступил на исторический факультет университета. Успел только первый курс закончить, когда война началась, за три года ни одного специалиста по истории и в глаза не видел, а тут под боком почти уцелевшая крепость тринадцатого века. Как я мог не взглянуть на нее хотя бы одним глазком? До крепости на американском «Виллисе» меня подбросил водитель ротного. Войну он фактически не застал, его в феврале сорок пятого подгребли, когда восемнадцать стукнуло. Я думал, что он хотя бы на полчаса составит мне компанию, да куда там, махнул рукой на прощанье и укатил в город. Больше всего меня поразила сорокапятиметровая башня с часами, стоящая у входа в крепость. Причем часы исправно шли, через каждые пятнадцать минут трезвонили. Пока любовался поросшими мхом и плющом стенами, да на часовую башню лазил, прошло часа полтора. Вышел из крепости. По улице медленно брела девушка. Поначалу решил, что это цыганка, их в Румынии как собак не резанных, но когда поравнялся с нею, разглядел выбивающиеся из-под косынки русые пряди и милое веснушчатое личико. Помню, еще мысль мелькнула: «Или немка, или кто-то из наших солдат давным-давно наследил». Дело в том, что до войны основную часть населения Сигишоары составляли немцы, которые после освобождения Румынии разбежались куда глаза глядят, а оставшиеся жители попрятались по домам, без крайней нужды на улицу не выходили. Миновав девушку, сделал пару шагов и вдруг застыл, как вкопанный. «Батюшки, – подумал я. – Так ведь это Настя Евдокимова, с которой я на одном курсе в университете учился. Как она в эдакой глуши оказалась?». Обернулся к девушке, тихо спросил: «Настя, это ты?». Она испуганно взглянула на меня, прошептала на чистейшем русском: «Простите, herr Offizier, я Берта. Берта Тиссен». Сделав книксен, виновато улыбнулась, засеменила по дороге. Не знаю, что на меня нашло: то ли обидно стало, что немочка так на киевлянку похожа, то ли знакомство продлить захотелось. В общем, автомат с плеча сбросил, затвор передернул и громко приказал: «Стой!». Она, бедная, съежилась, как воробышек, руки вверх подняла. Приблизившись к ней, попросил опустить руки. Она повиновалась, а сама с места боится сдвинуться. Смотрю на нее и удивляюсь. Странное дело. От испуга обычно у любого человека лицо перекашивается, я за войну всякого нагляделся, а тут прямо волшебство какое-то, честное слово. Девушка, конечно, оробела изрядно, душа наверняка ниже пяток опустилась, но лицо похорошело, щечки порозовели, а в широко распахнутых глазах едва уловимая угроза промелькнула. Она меня будто о чем-то предостерегала.
– Никогда