шло от нее – было благо, счастье, и было соприютно его душе. Шуршание – она одевалась. Он знал, что женщины не любят, когда на них смотрят в эти минуты… Вот, обратный процесс – они считают, радует глаз. Да и, в самом деле, верно!.. Выждав, как воспитанный человек, несколько минут – он тоже выскочил из постели, сполз с кровати – за кровать, на другую сторону, совсем голый – будто прячась и не глядя на нее, быстро стал одеваться сам. Поднял голову – она была почти одета, только волосы… рассыпаны по плечам, и это делало ее, если не вовсе – то все еще беззащитной. Она вдруг подошла и поцеловала его.
– Вы уже позабыли про меня? – спросила она ласково. Он прильнул к ее руке и испугался, что заплачет.
– Теперь вашу руку, – сказала она властно. Что-то было в ее ладони…
– Что вы! – сказал он. – Я не принимаю даров! Паче, от женщин!..
– Это – не подарок, это – талисман! – Он почти с усилием разжал руку – она поискала подходящий палец на его левой, выбрала безымянный – и надела кольцо… Перстень с прямоугольным выступом – и с монограммой. На непонятном языке. Он покосился прочесть… «Подобно надписи надгробной – На непонятном языке…»
– Не прочтете! – улыбнулась она. – Это – древнееврейский!.. –
– А что там написано? – спросил он не без опаски. Он был суеверен…
– Понятия не имею. Но что-то хорошее! Пожелание, верно!.. Пусть он вас хранит!.. От сглазу, от белого человека…
Положи меня, как печать на сердце твое, как перстень на руку твою…
– Почему именно – от белого?
– Не знаю. Так сказалось. Может – от черного!.. И от нее! От моей удачливой соперницы! – Она улыбнулась. – Вы слишком нежны! Берегитесь – вас может погубить женщина! – она взяла его руку с перстнем и прикоснулась к ней губами. Поцелуй был еще влажен. Я – любовь, принимайте меня, как я есть, я влажна!..
– Что вы! – растерялся он. Но понял, это – прощание, и, скорей – навсегда. И принял ласку, как должное… Он был счастлив, растерян, почти разбит. Она при брала волосы, надела шляпку, опустила вуаль – и они вышли из дому и церемонно двинулись к берегу. Под руку, но невольно отодвинувшись… или все отодвигаясь. С каждым шагом как бы отдаляясь друг от друга – и оттого, что случилось здесь. Вскоре вдали явилась темная точка. Тот же экипаж, тот же возница… Александр понял, все было расписано… Минуты, часы, путь сюда – путь назад. Мудрый расчет светской женщины. Но он был слишком счастлив и слишком смятен – чтоб поставить ей это в вину.
Возница не взглянул в его сторону – и не показал ни жестом, что видел его: всего два часа тому… Александр глядел вслед. Коляска, удаляясь, покачивалась, как бедра. Черная овечка исчезла среди стад.
Вернувшись в дом, он рухнул на постель – в чем был, одетый, даже не попросил прийти служанку и прибрать в комнате. Кстати, вынести урыльник, почти полный, – Александр сам резко задвинул его под кровать – неаккуратно, едва не расплескал.
Он лежал на постели, не думая ни о чем – без желаний, без надежд, не смеясь, не плача… В комнате пахло духами, любовью,