слабый «Vive le roi» услышали мы в разных пунктах сада, вероятно, наемными радующимися уставленного. В письме к Карамзину описал я мое здешнее житье-бытье: вытребуй, если желаешь, и прочти; повторять не хочется. Мы, то-есть, брат Николай и я осматриваем все и проводим все утро большею частию в местах ужаса и страдания. Редко удается отдохнуть, например, на кладбище Лашеза, где возвышаются кипарисы и памятники маршалам или скромные урны над современниками Лудвига XIV и славы его. Население кладбища не уступает парижскому; все усеяно гробами, а гробы – цветами и гирляндами: прекрасный обычай, который нам перенять трудно. На сих днях начну ходить в Palais de Justice слушать адвокатов и судей и учиться практической юриспруденции. Сегодня был там в первый раз, по не пустили в Уголовный суд, ибо судили за прелюбодеяние и, следовательно, не публично; но я видел отправляемых в загородные тюрьмы преступников: их сажают в фуры на рессорах и запирают, без цепей, с одним проводником. Тюрьмы, впрочем, немного лучше наших: богадельни и больницы под смлтрением орденских женщин («Soeur de la charité», «Les visitandiues», «Les filles de St.-Thomas») прекрасны. Все чисто и человеколюбиво. Часто, очень часто думаю о тебе и желаю, чтобы ты попал сюда, то-есть, не в тюрьму, а в Париж, хотя, впрочем, неимоверная рассеянность вряд ли бы даже и тебе понравилась. Без плана занятий здесь ничего не увидишь порядочно и не узнаешь Парижа. Это – малый мир, и одна часть света часто не знает о другой. Тальма, Тальма! Вот твое наслаждение! Но и он часто слишком играет в пиесах Soumet и Arnault; сегодня – в «Fille d'honneur»; но я зван к переводчику Шекспира – Гизо, коего и жена автор, на вечер и увижу там в хозяине дома бедность и благородство души. Русских мало вижу; с С. П. Свечиной, уехавшей до января в деревню, переписываюсь. Она приезжала сюда для меня недели на две и возвратилась к madame Ségur. Вероятно, вместо Англии, с братом Николаем я поеду в Италию к Сергею, ибо чувствую, что я еще не созрел для Англии, а в Италии нужны только глаза, воспоминания и Винкельман. Григорий Гагарин приглашает меня жить с себе (жена его уехала в Сиэнну), но я буду жить с братом Сергеем, на сих днях из Лозанны в Париж отправившимся- Из Италии – опять сюда и потом, уже соединившись в южной Франции с обоими братьями, в Англию.
697.
Тургенев князю Вяземскому.
20/8-го ноября 1825 г., после обеда. [Париж].
По приглашению Жюльена, мы были в годичном собрании Филотехнического общества. Секретарь оного, Villeneuve, прочел историю прошедшего года, которая могла бы быть короче. С утомительною подробностию исчислял он труды каждого члена Общества, между коими есть уже и умершие, не только труды но и надежды; например, желая уколоть Монморанси, который занял, вопреки справедливости, академические кресла, над чем все газеты смеются, секретарь сказал об одном из синих сочленов: «Он бы занял место в Академии, если бы Монморанси не предупредил его»; объявил о путешествии в Италию Лавинья и об издании графом Орловым басен Крылова и пр. Я почти ничего не удержал из его отчета, кроме того, что ос сказал о моральном характере Гельвеция. «Ses actions avaient refuté son livre», и стихи Жюльена:
Le pouvoir absolu n'est jamais légitime.
Febré