и падали наземь, как огромные хлопья странного снега. Было очень тихо. В этой части парка не встретишь людей, сюда не забираются звери из окрестных лесов, не залетают птицы. Вот и хорошо, что нет дичи…
Внутренне вздрогнув, Рафаэль стал как вкопанный. Впереди, в стороне от аллеи, бронзовой оградкой был обнесен пятачок земли. По краям он зарос травой, а в середке было пусто, и там всегда дрожал воздух. Из этой дрожащей пустоты показалась тигриная лапа. Большая, рыжая, с черными полосами. За лапой появилась голова, затем вторая лапа, половина туловища. Тигр принюхался, поглядел на замершего Рафаэля. Мол, зачем ты тут, человек? Вышел целиком. Чихнул. Еще раз глянул на Рафаэля с его лисицей-напоминанием – вскользь и как будто неодобрительно – затем не спеша переступил через оградку и двинулся куда-то в глубь парка. Упитанный, тяжелый, явно немолодой зверь.
Дичь? Рафаэль прислушался к себе. Нет, не дичь, слава Белому Пламени. Не хватало ему гоняться за чужим тигром! Это гость из зверинца эмира – или шаха, или как там зовется правитель мира, в который кто-то из предков открыл ворота. Предок давно сгнил в могиле, а ворота живут. Отсюда в тот мир может попасть любой, но чужакам сюда хода нет.
Однако же тигр явился – да так уверенно, словно не в первый раз. Получается, зверью ходить можно, только людям нельзя? Что нужно полосатому пришельцу? Рафаэль направился следом, стараясь поменьше шуршать листвой.
В свое время отец пытался заставить его поклясться, что он думать забудет о магических воротах. И мать заклинала к ним даже близко не подходить. Рафаэль не поклялся отцу и не стал ничего обещать матери; а стражу возле оградки не поставишь, и сторожевое заклятье граф наложить не смог. Либо просто не захотел оскорблять сына запрещающей магией.
Конечно, Рафаэль с Элианом однажды полезли в чужой мир. Рафаэлю в тот год исполнилось четырнадцать лет, Элиану – тринадцать. Прячась в кустах, они в сумерках поглядели на дворец правителя и его стражу. Дворец был ажурный, воздушный, с колоннами и разноцветными куполами, которые как будто парили в густо-синем небе, отчеркнутом полоской малинового заката. Стражники в белых одеждах, с кривыми саблями, издали казались ленивыми увальнями.
Однако в другой раз незваных гостей заметили, и поднялся переполох. Рафаэля порвала огромная пятнистая кошка, бывшая в парке за сторожевого пса, он истекал кровью и едва мог идти, а орущая стража настигала. Ясно было, что к воротам не успеть, среди фонтанов и подстриженных кустов не укрыться. Тогда Элиан бросился бежать в другую сторону, отвлекая погоню на себя. Рафаэль кое-как добрался до ворот, выполз в свой мир – и потерял сознание.
Очнулся он у бронзовой оградки, на усыпанной вечными цветами земле. Рядом был хмурый, сильно встревоженный отец. Лиловые, как у всех Альтенорао, меняющие цвет глаза стали бурыми; светлые, с обильной сединой, волосы встрепаны, шляпы нет.
– Элиан жив? – спросил он первым делом.
– Да… наверное…