дела не брались! Шевалье познакомился с дюжиной англичан, и они его просто очаровали, но он не знал и даже не догадывался, что они думают и говорят о нем за обеденными столами.
Он пригляделся. В проходе показался старый священник и двинулся к нему. Седая голова плыла над черной сутаной. Казанова перекрестился, встал и, тяжело ступая, побрел на улицу, над которой уже опустилась ночь.
Глава 8
Он распахнул ставни в своей комнате и посмотрел в окно. Какой-то господин и его дама, вернее чья-то дама, возвращались из Королевской оперы, направляясь к углу Хеймаркета. Перед ними бежал мальчик с горящим факелом. Для мужчин, промышлявших по ночам, было еще слишком рано. Шевалье негромко посвистел сквозь зубы. Народные песни, куплеты, выученные в детстве. Кто же пел их ему – мать или, может быть, кто-то другой? Ведь Дзанетта бывала у сына не чаще, чем выпадал снег в Салерно. Вероятно, Беттина, младшая сестра доктора Гоцци. Она любила ему напевать, а когда они жили в Падуе и ему исполнилось одиннадцать лет, во время купанья пробудила в нем древнего Адама. Позднее у них начались любовные игры и она заразила его оспой, так что целую неделю его лицо вздувалось пузырями, будто молоко в кастрюле. С тех пор у него остались отметины – зримая память о болезни, – неглубокие серые рубцы. Он густо пудрил их, но не мог скрыть.
Казанова разделся, натянул на себя ночную рубашку, носки, ночной колпак, задул свечу и укрылся простынями.
Шарпийон возникла в глубокой мгле, точно дым, и наклонилась над его изголовьем. Это она – ее каштановые волосы, на редкость длинные и густые; искрящиеся радостью голубые глаза и соблазнительно пухлые белые руки. Ее кожа чуть-чуть покраснела, будто она, подобно карфагенской принцессе, спала обнаженной в груде розовых лепестков. А мочки ее ушей! Крохотные розовые раковины с серебряным отливом. Неожиданно ее волосы заструились над ним, словно она лежала ничком на воде и он увидел ее снизу. Шевалье попытался побороть сонное наваждение, и мираж исчез. Он опять насторожился, оперся о локоть и прислушался к ночным звукам.
С другой стороны улицы до него донесся скрип открывшегося окна. Мужской голос отчетливо выкрикнул короткий рефрен, но Казанова не понял слов, зазвеневших в темном городе, как монеты на камнях мостовой. Он подождал, размышляя, не раздастся ли ответный возглас, однако все стихло, и вскоре окно опять захлопнулось.
Когда шевалье проснулся, она была здесь и улыбалась. Не призрак, а Шарпийон во плоти и крови. Энергия била в ней ключом, и стоявший в дверях Жарба смотрел на нее взглядом столетнего старца.
– Я пришла к вам на завтрак вместе с моей тетей, – заявила она. – Мы должны обсудить одно важное дело. Вы уже проснулись, мсье? – Она дохнула ему в лицо, от нее пахло кофе и молодостью.
– Я полагал, что еще сплю, – откликнулся Казанова.
Он взял ее за руки, усадил и приблизил к себе. Почему бы им сейчас не заняться любовью? Жарба мог бы за ними понаблюдать,