на Аляске обсудим завтра. А пока потрудитесь получить все необходимые бумаги у товарища министра иностранных дел, его превосходительства господина Вестмана, проститесь с родными.
Я поблагодарил его по-английски, сказав, что уже простился со всеми родственниками. Чтобы не выдать волнения, охватившего меня после известия о возможной продаже Аляски, спросил как можно непринуждённее:
– Как вам показался Санкт-Петербург, ваше высокопревосходительство, после возвращения?
Стекль отвечал, что столица российская за три года расцвела и всё более напоминает ему Вену, родной город его отца.
– Впрочем, – добавил он, – что-то в нынешнем Санкт-Петербурге есть и от Рима, где когда-то жил мой дед по матери.
Мы ещё поговорили о вещах, не связанных со службой, и расстались.
Всю ночь я не находил себе места: как можно продавать Аляску? Это же русская земля! Знает ли о предстоящей сделке Государь? Насколько правомерна она? Может ли вообще быть правомерной передача отеческой земли иноземцам? Имею ли право я участвовать во всём этом, не предав своей отчизны и данной клятвы?
«…Пусть моё тело разрежут пополам, мои внутренности сожгут, а пепел развеют по лику земли, если я не оберегу от профанов масонские секреты, если не сохраню братскую верность другим мастерам…»
Сейчас я уповаю только на Бога Всевышняго и молю его: Боже! Дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого…
Глава вторая
Кирпичи сами собой на голову не падают. Эту банальную истину Панчулидзев постиг на следующий день после прочтения записок Мамонтова.
Утром он отправился на биржу, на встречу к Науму Лазаревичу.
Не успел Панчулидзев сделать и пары шагов с крыльца, как прямо перед его носом просвистел кирпич, бухнулся о мостовую и разбился вдребезги, засыпав новые башмаки рыжими осколками. Панчулидзев прижался к стене и испуганно вытаращился наверх. В первое мгновение ему показалось, что кто-то, свесившись с крыши, наблюдает за ним. Он сморгнул, снова воззрился наверх и ничего не увидел. Но снег, слетавший с крыши, подсказывал, что там кто-то есть.
Панчулидзев взревел от ярости, бросился в подъезд и так быстро, как позволяло тяжёлое меховое пальто, поднялся на верхний этаж. Чердачная дверь была открыта. Ржавый замок висел на скобе. Тяжело дыша, Панчулидзев по скрипучей лестнице влез на чердак, огляделся. Никого.
Он высунул голову в круглое окно. На крыше тоже никого не обнаружил, но к карнизу тянулись от окна, пересекаясь друг с другом, цепочки крупных следов. Пока он, вглядываясь в них, гадал, кому они могут принадлежать, сзади скрипнула чердачная дверь и со стуком захлопнулась. По лестнице загрохотали каблуки.
Панчулидзев метнулся к двери. Она оказалась запертой. Убегавший успел продеть в скобы дужку замка. Панчулидзев подёргал дверь, отступил и ударил в неё с размаху. Вместе с выбитой дверью вывалился в подъезд. Поднялся,