вам надобно самолутшее место для проживания, так пожалте в Большой московский трактир господина Турина. Это, значится, на Воскресенской площади. Уж там всякие господа останавливаются, и никто не жаловался апосля. Или же в Троицкий трактир, что на Ильинке. Ну а коли блинов настоящих воронинских отведать пожелаете, как никак Масленка нынче, так тоды вам прямой путь к Егоровскому трактиру, который в Охотном ряду. У господина Егорова всё отчень благочинно, оне, значится, из староверов будут, двуперстием крест кладут, ну и нрава самого строгого. Упаси Господи, чтоб кто у них закурил или непотребные слова произнёс… Тотчас на дверь укажут!
Панчулидзев с Полиной переглянулись:
– Вези в Егоровский!
Ямщик по-разбойничьи гикнул:
– Эх-ма, держись, коли дорога жись! – и от всей души вытянул лошадь кнутом. Та так рванула с места, что Панчулидзеву и Полине пришлось ухватиться за поручни сиденья, чтобы не вывалиться.
Сани легко скользили по снегу и по оголенным мокрым булыжникам горбатой и изогнутой дугой улице. За какие-то считанные минуты они долетели до Садовой и Земляного Вала. На уклонах сани раскатывались ещё больше, тащили за собой избочившуюся лошадь, ударяясь широкими отводами о деревянные тумбы, чуть-чуть притормаживали и только поэтому не переворачивались. Панчулидзева эти манёвры очень беспокоили, а Полину, похоже, только забавляли. При каждом таком ударе она теснее прижималась к нему и задорно хохотала.
На Лубянской площади, к которой какими-то путаными, одному ему ведомыми проулками вывез их ямщик, было многолюдно. Посредине площади стояло несколько балаганов, чуть подальше жгли чучело зимы. Дымились трубы переносных печей, на которых толстые стряпухи в цветных платках жарили блины.
У одного из балаганов Полина крикнула:
– Князь, пусть остановится здесь!
Ямщик натянул поводья, и сани остановились.
– Смотрите, князь, какой балаган! Давайте посмотрим хоть немного…
С деревянных подмостков зазывал зевак на представление балаганный дед с мочальной бородой, наряженный в разноцветное тряпьё:
Прохожий, стой, остановись,
На наше чудо подивись.
Девицы-вертушки,
Бабы-болтушки,
Солдаты служилые,
Старики ворчливые –
Чудеса у нас узрите,
Ни в каку Америку не захотите!
Гармонист Фадей
Будет так играть,
Что медведь из медведей
Станет «барыню» плясать!
Ямщик покосился на Панчулидзева.
– Милейший, давай, постоим, – сказал Панчулидзев ему. – В накладе не останешься. Добавлю сверху гривенник за простой…
– Как будет угодно вашей милости, – весело отозвался ямщик. Он и сам был, видно, не прочь поглазеть на зрелище.
Тут на сцену вышел гармонист в нагольном тулупе, а следом за ним вывели на цепи худого медвежонка, бурая шерсть которого местами свалялась, а местами топорщилась. Гармонист заиграл, а медвежонок встал на задние лапы