Он принёс на подносе графин с настойкой, письменный прибор и бумагу. Достал из шкафчика гранёные рюмки, разлил по ним настойку и удалился.
Завалишин, по-моряцки крякнув после принятой чарки, придвинул к себе лист и прибор, взялся писать записку своей бывшей квартирной хозяйке. Полина глядела на него с тем сладковато-постным выражением, с каким глядят на юродивых, когда в любом их бормотании пытаются угадать некое скрытое значение. Ей не терпелось продолжить начатый разговор.
Не дождавшись, когда он закончит, она спросила:
– А что вы, господин Завалишин, позвольте узнать, думаете о Бакунине? Уж он-то, вне всякого сомнения, настоящий революционер, борец за народное счастье, для которого никакое, как вы изволили выразиться «взросление» не страшно… Вы, должно быть, читали его «Революционный катехизис», что вышел в прошлом году?
Завалишин, не поднимая головы и не отрываясь от своего дела, пробормотал:
– Да уж, Мишель – революционер из новых… Правая рука не знает, что творит левая…
– Как это? – простодушно улыбнулся Панчулидзев.
– А вот так! Одной рукой он пишет в своих прокламациях, что государство надо упразднить как таковое. Другой – строчит статьи в защиту генерал-губернатора Восточной Сибири…
Полина не преминула показать свои познания в данном вопросе:
– Вы говорите о Муравьёве-Амурском, с кем вы разошлись во мнениях о судьбе русских колоний на Аляске и вели полемику в вопросе дальнейшего укрепления России в Восточной Сибири?
Завалишин удивился:
– Графиня, вы читали мои статьи? Да, вы абсолютно правы, речь идёт именно о графе Николае Николаевиче Муравьёве-Амурском, которого господин Герцен, так почитаемый нынешней молодежью, прямо называет одновременно и деспотом, и либералом. Ну, да я лично думаю, что деспот в нём всё-таки преобладает… Речь даже не о наших разногласиях по колониальному вопросу. Тут другое примечательно. Когда мы с Петрашевским в пятьдесят девятом году обвинили Муравьёва в произволе по отношению к переселенцам, доказали явное казнокрадство чиновников его администрации, не кто иной, как Бакунин тут же бросился защищать царского наместника. Ещё бы! Ну как не порадеть родному человечку: ведь Муравьёв-то ему дядюшкой приходится…
– Что вы говорите: Бакунин и Муравьёв – родственники?
– Абсолютно достоверно. Хотя ни тот, ни другой публично признавать это не любят. Именно Муравьёв в своё время попросил, чтобы Государь Александр Николаевич заменил Бакунину равелин сибирской ссылкой. Думаю, что и побег за границу он ему помог устроить, когда очередная просьба о помиловании племянника успехом не увенчалась…
– Но разве человек, который для империи явился, можно сказать, дальневосточным Ермаком, который присоединил к Отечеству нашему земли по Амуру и всё Приморье, не достоин заступничества, пусть даже от собственного племянника? – спросил Панчулидзев, алкая справедливости.
Завалишин отложил ручку с металлическим пером в сторону