вернулся в Нарочь. По прибытии в столицу, он показал Казимиру портрет наречённой, а тот влюбился в изображение, в чём сразу признался брату. Секретов меж ними не было. Недаром, чуть повзрослев, они поклялись друг другу в вечной верности, обменявшись в знак кровного братства короткими мечами.
Ради счастья Казимира Мечислав хотел отказаться от притязаний на невесту, но княжич с детства обручённый с Иоанной знал, отец не позволит ему сочетаться браком с простолюдинкой, а потому нарушить слово не посмел и оттого еще страдал и мучился. Однако продолжал видеться с Иоанной под присмотром ее наставницы и постепенно привязывался к ней, овиваемый ее речами, взглядами и запахом ромашек, исходившим от её волос – и еще этим дурманящим голову. Особенно Мечиславу – у того со временем даже ромашковый луг имел стойкое созвучье с Иоанной, уводя бледневший с годами образ Эльжбеты куда-то далеко. В противоположность растущему против воли притяжению к Иоанне. Стоило ей начать говорить, голос завораживал, бледное лицо наполнялось неземным свечением, а когда она улыбалась на впалых щеках появлялись очаровательные ямочки.
Он огляделся по сторонам гоня запретные мысли, и вошел в свою комнату. Принялся переодеваться, нарядился в белоснежное полукафтанье с золотой оторочкой, поверх него нацепил пояс с романским мечом Казимира, в отделанных слоновой костью ножнах, полученным от названного брата во время клятвы. Едва закончил, услышал колокольный перезвон, а затем и трубы ознаменовавшие выход новика из покоев. Досадуя на свою медлительность, Мечислав ринулся к базилике; Казимир уже вышел на двор, сопровождаемый восприемниками; гвалт, рукоплескания и подброшенные шапки сопровождали его на дороге к храму. Княжич шел, высоко подняв голову, поглядывая по сторонам. Его одели в белоснежную льняную рубаху, полукафтан, вышитый золотыми львами и грифонами, шелковые носки и башмаки. Поверх полукафтанья накинули пурпурный плащ; в этом одеянии Казимир казался цветком лилии осыпанным лепестками роз. Лицо его, чуть бледнее обычного, поражало умиротворенностью и готовностью предстать пред рыцарем Господним, дабы от него принять благословение и принести клятвы Всевышнему в непогрешимости дальнейшего пути и верности обетам догматам и клятвам.
Мечислав смотрел на него во все глаза. Крики стихли, народ угомонился, никто не мог отвести взгляд от прекрасного юноши, олицетворявшего истинную веру и отречение. Нежданно, напиравшие в первых рядах пали ниц перед проходившим, за ними последовали и остальные. Через мгновенья все пространство перед базиликой оказалось будто очищено. Коленопреклоненные бормотали молитвы, плача и смеясь одновременно в экстатическом единении с новиком, явившем грешному миру божественный символ союза земного и небесного.
Плач и смех возвысился, прокатился над толпою и затих. Даже видавшие виды восприемники не могли сдержать слез при виде княжича, замедлили шаг. Казимир отдалился от них и первым