Филипп Дженкинс

Многоликий Христос. Тысячелетняя история тайных евангелий


Скачать книгу

она {церковь} избегает всяких апокрифических писаний, а если и привелось ей читать таковые {курсив мой} не ради истины учений, в них содержащихся, а ради чудес, в них описываемых. Пусть она понимает, что они в действительности написаны не теми, кому приписываются, что в них внесено много повреждений и что требуется бесконечная проницательность, чтобы искать золото в грязи {aurum in luto quaerere}».6

      Столь же скептически был настроен широко читаемый испанский ученый VII столетия Исидор Севильский, который решительно отвергал любые претензии на канонический авторитет этих текстов. Но даже Исидор признавал, что помимо «многой лжи» (multa falsa) апокрифы содержат и некоторые духовные истины. Эта уступка открыла дверь чтению текстов, в идеале – внимательному и критическому.7

      Значение апокрифов горячо обсуждалось в течение IX столетия, когда церковные деятели при дворе Карла Великого и его преемников старались очистить и перестроить западноевропейские церкви. Лучшее свидетельство того, насколько укоренились эти тексты, – решительная попытка исключить их раз и навсегда. Епископ-реформатор Абогард (около 820 года) утверждал, что тексты из этих якобы ложных и еретических апокрифов часто использовались в повседневной литургической практике. Он предостерегал: «Пусть никто не осмеливается осмысливать или произносить вслух респонсории или антифоны, взятые не из канонического Писания, которые некоторые приспособились петь на мелодию, которую сочинили в свое удовольствие». Но эта битва была проиграна. Несколько лет спустя франкский ученый Ноткер высказал мнение, что апокрифические материалы об апостолах «очень близки к истине, а то и просто истинны» (uerisimillimam, seu certe ueracissimam).8

      Любые потенциальные цензоры сталкиваются с проблемами при классификации текстов. Текст, однозначно причисленный к евангелиям, расценивался как вызов церковной власти и мог привести ее в бешенство, особенно если ассоциировался с каким-либо еретическим движением. Но церкви никогда не настаивали на том, чтобы верующие ограничивали свое чтение только каноническими Писаниями, так что вполне приемлемы были такие жанры, как агиография, церковная история или молитвенные произведения. Как бы рассказы о рождении Марии или Ее успении ни были похожи на евангелия или другие канонические Писания, их можно было относить только к категории агиографических легенд о почитаемых святых. Текст, который современные исследователи называют Евангелием Псевдо-Матфея, в свое время носил безобидное название Liber de Infantia, «Книга о детстве {Иисуса}»; и только в XVI веке Протоевангелие приобрело современное название (при радикальном предположении, что оно является «первым евангелием»). Иногда писатели по ошибке применяли термин «евангелие», как в случае с Евангелием от Никодима, но к раннему Средневековью эти тексты столь прочно и широко вошли в культурное пространство, что, казалось, не вызывали никаких проблем.9

      Конец ознакомительного фрагмента.

      Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

      Прочитайте