золотят,
Когда печаль-разлуку
Охладить хотят.
Где вы, мои дети?!
В этот час ночной
Мне расставил сети
Дождик затяжной.
Дождь – ловец, а я добыча.
… забыла строчку
Никого уже не клича,
Наглоталась сонного.
И сегодня мне приснится
Море Средиземное,
И субботняя седмица
И вино отменное,
И короткое свиданье,
С дочкой-эмигранткою,
И волшебное сиянье
Над ее тетрадкою.
Дождь: это сильный Вавилон,
Я – его пленница.
Если дождит с четырех сторон,
Жизнь не изменится.
И поздновато ее менять
Речью рассеянья.
Связана с почвой грешная мать,
Словно растение[82].
Леночка, не суди строго, это просто чувствоизлияние, а не стихи. Вот еще перепишу два, какие помню, июньские, майские.
Что прошло, того и нет,
Я отпела то, что было,
Стала облаком могила,
Где посеян звездный цвет.
Ну а то, что есть, – то есть
На земле настолько близко,
Что от ангела записка –
Мне острастка, а не весть.
Ну а то, что там, вдали,
Мне и ясно, и понятно:
Солью слезной сводит пятна
Матерь Божия с земли.
Спи, мой ангел, спи мой Авель!
На дворе играют дети
В жертвы-палачи.
Кто тебя так искровавил?
Вижу кровушку при свете
Трепетной свечи.
Спи, мой ангел, спи мой Авель!
Ты с начальных дней прообраз
Убиенных без вины –
Тех, которых ты возглавил.
Слышу я твой кроткий голос
Из-под глубины.
Спи, мой ангел, спи мой Авель![83]
47. Е. Макарова – И. Лиснянской
28, 30 июня 1991
Дорогая мамочка, и впрямь – сижу в Токио, в кафе, 15 минут свободного времени. Я здесь совершенно обладела от красоты, даже гора Фудзияма живая, и из нее идет дым. Словно калмык в своей шапке сидит, одна голова видна, да дым из трубки.
Красота, особенно людные места. Базар с рыбой, лавки японские. И работа. С утра до 2–3 ночи. Режиссер, переводчица и я. ‹…›
Встретили в аэропорту, у меня порвалась ручка от чемодана, режиссер нес на себе мой чемодан до поезда в Токио. Оттуда мы поехали в Осаку – 4 часа на поезде, оттуда утром обратно в Токио, опять с этим гнусным чемоданом – и вот мы идем втроем, молоденькая высокая японка – переводчица и маленький Такаши – режиссер с большим чемоданом в обеих руках. И разговоры – Баухауз, Фридл, Терезин, Вилли Гроаг, Зденек Орнест[84], а в окне вагона – Фудзияма, дороги, по которым странствовал Басе… Как хочешь, а во всем этом есть что-то запредельное. Через два дня уже буду в Лондоне.
Японцы сделали самую прекрасную выставку терезинских