за ним повторят! А Свердлов молчит. Как воды в рот набрал.
Бойцы слушали, открывши рты.
Все – слушали. Никто словечка щепкой в колесо не вставил.
– И так вот Ленин нам и приказал! Ну да, нам. – Вздохнул Люкин. Затылок крепко почесал. – А кому ж ищо!
Холодная вода молчания разбавилась крутым кипятком ненароком брызнувших слов.
– И чо? Больше ничо вам Ленин и не сказал?
Люкин оскалился.
– А про чо он нам должен был ищо сказать?
– Про нашу жись. – Говорил бородатый, длинный как слега, со впалыми щеками, старовер Влас Аксюта. – Про жись! Как, мол, мы жить все будем… после того, как всю эту нечисть, – рукой махнул, – со стола, как крохи, сметем!
– Крохи, – усмехнулся Сашка и опустил кудлатую башку низко, лбом чуть не коснувшись обтянутых болотистыми штанами колен, – если б оне были крохи, а мы – воробьи. Не-е-ет, не крошки оне, и мы не воробышки. А мы все – люди. И мы люди, и оне люди.
– Люди?! – заорал Никандр Елагин, выпрямляясь гневно. Волосенки вокруг головы дыбом встали. Уши от внезапного бешенства закраснелись. – Если б – люди! Какие ж они люди! Они – кровопийцы! Всю кровушку из Расеи выпили! А мы их… тут… лелеем! Стыд меня берет! Давно бы их за оврагом, близ Тобола, чпокнули!
Лямин молча закурил, и дым успокоительно и дурманно обволок всех, уже зароптавших, загудевших ульем. Курил, ссыпал пепел в горсть. Перепалку слушал. Не встревал.
– Я и не рад, што спросил! – гремел Аксюта. Его мощный бас словно бы раздвинул стены комнаты, приподнял крышу, птиц распугал. – Я и сам гадов ползучих, всех, кто на Красную Расею позарится, своими руками – расстреляю, передушу! Но только тех, кто на нас нападет! А мирных – нет, гнобить не буду! И этих…
Влас Аксюта покосился на дверь, будто бы там стоял царь с семьею и мог его подслушать.
«А кто их знает, может, и стоят». Лямин поглядел на печную дверцу. Неистово горел огонь, дверца была плотно закрыта, и пламя видать было лишь в щели да в продухи.
– Ну ты, поп бывший! Знаем мы, как ты в Красную Гвардию пошел! Храм твой сожгли, приход твой перебили! Вот ты, штоб по миру не отправиться, и качнулся в Красную Гвардию! А поповских в тебе ухваток – хоть отбавляй, все не отбавишь!
– Но, ты! – Аксюта замахнулся на неистово кричавшего, долыса бритого Игната Завьялова, Глебова брата. – Бреши, да не заговаривайся! Ты мне церковь не забижай! И про попов зря не мели! Я, может, когда все закончится… опять в церковь служить пойду!
– Ой, по-о-о-оп! Ой, по-о-о-оп! – хохоча, показывал корявым пальцем на Аксюту Игнат. – Ой, насмеши-и-и-ил!
Издали, от самой двери, раздалось:
– Братцы, уймитесь… Эх вы, братцы…
Борода Аксюты дергалась. Скулы вздувались и играли. Он повернулся спиной к хохотавшему Игнату. Приблизил бороду к уху Сашки Люкина.
– Дык я про Ленина спросил. Чо он говорил про нас?
Люкин ошалело